. Разве я
завистлива, себялюбива? Сознаюсь, у меня бывают странные фантазии…
Ну, что же, я этого не отрицаю… Но вы знаете, вы сами это знаете,
господин Балейнье… они всегда преследуют хорошие, великодушные
цели… — при этом голос Адриенны перешел в умоляющий тон и слезы
потекли градом.
— Ни разу в жизни я не сделала дурного поступка… Если я и
ошибалась в чем-нибудь, то только от избытка великодушия:
стараться сделать всех вокруг себя счастливыми разве значит быть
помешанной?.. Потом, всегда чувствуешь, если сходишь с ума, а я
этого не чувствую… потом… я теперь просто ничего не знаю!.. Вы мне
наговорили таких страшных вещей об этих женщинах… Ведь этой ночью…
вы сами знаете это лучше меня… Но тогда, — прибавила Адриенна с
отчаянием, — надо же что-нибудь делать! Зачем вы раньше не приняли
мер, если вы меня действительно любите? Отчего вы не пожалели меня
раньше? А самое ужасное… это, что я не знаю, должна я вам доверять
или, быть может, здесь западня… Нет, нет… Вы плачете? — прибавила
она, смотря на Балейнье, который не мог удержать слез при виде
этих ужасных страданий, несмотря на весь свой цинизм и
бессердечие… — Вы плачете обо мне?.. Но, Боже… Так, значит, ещё
можно что-то сделать?.. О! я все исполню, я все сделаю, что вы
велите… все… все… Только спасите меня… не дайте мне сделаться
похожей на этих несчастных… на этих женщин… Неужели уже поздно?..
Нет… ведь ещё не поздно… не правда ли, мой добрый доктор?
Простите, простите меня за все, что я вам говорила, когда вы
пришли!.. ведь я тогда… поймите это… я тогда не знала!..
За отрывистыми словами, прерываемыми рыданиями и похожими на
лихорадочный бред, последовало молчание, в продолжение которого
доктор, глубоко взволнованный, отирал слезы. У него больше не было
сил.
Адриенна спрятала лицо в руки. Вдруг она подняла голову и
снова открыла лицо. Выражение его было спокойнее, хотя она
продолжала дрожать от нервного волнения.
— Господин Балейнье, — произнесла она с трогательным
достоинством, — не знаю, что я сейчас вам наговорила. Страх
заставил меня бредить, кажется. Теперь я одумалась и собралась с
мыслями. Выслушайте меня. Я знаю, что я в вашей власти. Я знаю,
что никто меня не может из неё вырвать… но скажите, кто вы:
непримиримый враг или друг? Я ведь этого не знаю. Скажите,
действительно ли вы боитесь за меня, что мои странности могут
перейти в безумие, или вы участвуете в адском замысле? Вы один это
знаете… Я признаю себя, несмотря на все свое мужество,
побежденной. Я согласна на все… слышите ли: на все!.. Даю вам в
этом слово, а на него положиться можно: я заранее готова все
исполнить! Значит, удерживать меня здесь вам совсем не нужно… Но
если вы искренно считаете меня близкой к безумию, — а, сознаюсь
вам, вы вселили в меня сомнения на этот счет, неопределенные, но
страшные сомнения… — тогда скажите мне правду… я вам поверю… Я
одна, без друзей, без советов, одна и в полной зависимости от вас…
я вам слепо доверяю… Скажите, кого приходится мне умолять:
спасителя или палача?.. я не знаю этого… но я говорю: вот вам моя
жизнь… мое будущее… берите их… я более не в силах бороться…
Эти слова, полные раздирающей покорности и безнадежной
доверчивости, нанесли последний удар по колебаниям Балейнье.