Несмотря на дисциплину, шутка капитана вызвала смех, хотя и
сдержанный. А наш герой невозмутимо-серьезный отдал честь по всем
правилам устава, выслушал благодарность капитана и хладнокровно,
не моргнув глазом, вернулся на место.
С этой поры и навсегда осталось за Франсуа Бодуэном прозвище
Дагобер.
Итак, ветеран под навесом гостиницы занимался стиркой. Это
зрелище возбуждало глубокое изумление нескольких любителей пива,
которые с любопытством наблюдали за ним из общей залы, где они
собрались.
Действительно, зрелище было занятное.
Дагобер снял для удобства серый плащ и засучил рукава
рубашки. Сильными руками он обильно мылил и тер маленький мокрый
платок, разложенный на доске, нижний наклоненный конец которой
погружался в бак с водой; два шрама в палец шириной виднелись на
правой руке солдата, татуированной красными и синими военными
эмблемами.
Суровый, насупленный вид старика, который он принимал всегда,
когда при нем не было его девочек, седые усы, лысая голова — все
это совершенно не подходило к занятию, которому он предавался, и
поэтому удивление немцев, пивших пиво и куривших трубки, было
вполне понятно. А солдата начинало уже раздражать назойливое
внимание, так как он не находил ничего странного в том, что делал.
В эту минуту под навес вошел Предсказатель. Он сперва долго
рассматривал Дагобера, а потом подошел к нему ближе и довольно
насмешливым тоном заметил ему по-французски:
— Кажется, дружище, вы не особенно доверяете мокернским
прачкам?
Дагобер, не прерывая стирки, искоса, нахмурив брови, взглянул
на Морока и ничего не ответил.
Удивленный молчанием, Морок, начал снова:
— Я, разумеется, не ошибаюсь. Вы француз. Это видно по вашей
татуировке, да и вся ваша выправка указывает на военное ремесло.
Право, для героя императорской армии вы странно кончаете,
занимаясь бабьим делом.
Дагобер продолжал молчать. Только нервным покусыванием усов
да все более и более порывистыми движениями при намыливании
проявлял он неудовольствие, а оно было довольно сильно, потому что
и лицо и слова укротителя в высшей степени не нравились ему.
Вместо того чтобы уняться, Морок продолжал:
— Я уверен, приятель, что вы не глухи и не немы. Почему же вы
мне не отвечаете?
Потеряв терпение, Дагобер оглянулся и, пристально посмотрев
на Морока, резко ответил:
— Я вас не знаю, да и знать не хочу; оставьте меня в покое.
И он снова принялся за свое дело.
— Что же, можно и познакомиться… разопьем вместе бутылочку
рейнского вина… поговорим о наших походах… Я тоже бывал на войне…
Я вас об этом предупреждаю, в надежде, что это придаст вам
вежливости.
Жилы на лысом лбу Дагобера сильно напряглись. Ему чуялось в
словах и во взгляде упрямого собеседника нечто неуловимо дерзкое и
вызывающее. Но он постарался сдержаться.
— Я вас спрашиваю, почему вы не хотите распить со мной
бутылочку?.. Мы бы поговорили о Франции… я там долго жил… славная
страна… Поэтому я всегда рад встрече с французом, особенно если он
так искусно управляется с мылом: право, будь у меня хозяйка, я
послал бы её на выучку к вам…
Насмешка была понятна.