Вы прибавите, что друг этот нетерпеливо ждет его, заклиная
как можно скорее прибыть в Париж, а если он будет упрямиться и
ссылаться на свои раны, то вам следует уверить его, что моя карета
к его услугам, и на кровати, которую можно в ней разложить, он
будет чувствовать себя вполне спокойно. Постарайтесь извинить
перед принцем его незнакомого друга в том, что он не посылает за
ним ни богатого паланкина, ни даже простого слона, так как, увы!
паланкины у нас имеются только в опере, а слоны в зверинце! Боюсь,
что мой протеже примет нас за это совершенными дикарями.
Как только вы убедите его ехать, сейчас же отправляйтесь в
путь и привезите его ко мне в павильон на Вавилонской улице (а
ведь это предопределение — жить на улице _Вавилона_; по крайней
мере это имя будет звучать приятно для азиата); итак, повторяю, вы
привезете ко мне этого милого принца, счастливого уроженца страны
солнца, цветов и бриллиантов.
Не удивляйтесь, добрый старый друг, новому капризу и не
стройте никаких странных предположений… Поверьте, что, избрав вас,
человека, которого я люблю и уважаю, действующим лицом в этой
истории, я хочу вам доказать, что тут дело серьезное, а не глупая
шутка…»
Тон Адриенны при последних словах был так же серьезен и полон
достоинства, как был весел и шутлив перед этим. Но зятем она
продолжала по-прежнему:
«Прощайте, мой старый друг. Знаете ли вы, что в настоящую
минуту я необыкновенно похожа на того древнего полководца,
героический нос и победоносный подбородок которого вы так часто
заставляли меня рисовать? Я шучу и смеюсь в час битвы! Да, не
более как через час я даю сражение — и большое — моей тетушке,
моей милейшей тетушке-ханже. К счастью, я обладаю избытком
смелости и мужества и с нетерпением жду момента ринуться в бой со
строгой княгиней!
Тысяча приветствий от всего сердца вашей милой супруге. Уже
одно то, что я упоминаю здесь её высокочтимое имя, должно вас
успокоить насчет последствий похищения очаровательного принца.
Надо же сознаться в том хоть под конец, с чего требовалось бы
начать: принц очарователен!
Еще раз прощайте».
Затем Адриенна спросила Жоржетту:
— Ты написала, малышка?
— Да, госпожа.
— Ну так прибавь в постскриптуме:
«Посылаю вам записку моему банкиру. Не скупитесь на издержки…
Вы знаете, что я настоящий вельможа (должна ставить себя в мужском
роде, так как вы, вечные наши тираны, завладели этим определением
благородной щедрости)».
— А теперь дай сюда лист бумаги, а также и письмо, я его
подпишу.
Адриенна взяла перо из рук Жоржетты, подписала письмо и
вложила в него следующую записку на имя банкира:
«Прошу уплатить господину Норвалю под его расписку сумму,
какую он потребует на расходы по моему поручению.
Адриенна де Кардовилль».
Пока Жоржетта писала, Флорина и Геба продолжали одевать свою
госпожу, которая, сбросив капот, надела платье, чтобы идти к
тетке.
По непривычно настойчивому, хотя и скрытому вниманию, с
которым Флорина слушала продиктованное господину Норвалю письмо,
нетрудно было видеть, что у неё была привычка запоминать каждое
слово мадемуазель де Кардовилль.
— Геба, — сказала Адриенна, — отправь сейчас же это письмо
господину Норвалю.