Казалось, что Габриеля
мучит тяжелое сновидение или привычка скрывать свое горе невольно
изменила ему под влиянием сна. Несмотря на выражение глубокой
тоски, лицо его было по-прежнему ангельски прекрасно и кротко; оно
было невыразимо прекрасно… а что может быть трогательнее
страдающей доброты?
Молодые девушки опустили глаза. Они покраснели и обменялись
тревожным взглядом, указывая на спящего юношу.
— Он спит, сестра, — тихо прошептала Роза.
— Тем лучше, — также тихо ответила Бланш, — мы можем им
дольше любоваться!
— Идя сюда с моря, мы не смели и посмотреть на него!
— Мне кажется, что это он являлся нам в наших сновидениях…
— Обещая покровительствовать нам…
— И на этот раз он не обманул нас…
— Но теперь мы по крайней мере можем его видеть.
— Не то что в Лейпцигской тюрьме, где было так темно.
— Он снова спас нас сегодня!
— Без него мы бы погибли!
— Однако помнишь, сестра, в наших сновидениях его окружало
сияние?
— Да… оно нас почти ослепляло!
— Кроме того, он не казался таким печальным.
— Но тогда он приходил к нам с неба… а теперь он на земле.
— Сестра… что значит этот шрам? Видела ты его раньше?
— О нет!.. мы не могли бы его не заметить.
— А руки… Смотри, как они изранены.
— Но если он ранен… значит, он не архангел?
— Почему бы нет? Он мог получить раны, защищая или спасая
кого-нибудь.
— Ты права… Было бы хуже, если б он не подвергся опасностям,
делая добро…
— Как жаль, что он не открывает глаз…
— У него такой добрый, нежный взгляд!
— Отчего он ничего не сказал о нашей матери, пока мы шли
сюда?
— Мы были с ним не одни… он не хотел…
— Теперь мы одни…
— А что, если мы его попросим рассказать нам о ней?
Сестры переглянулись с трогательным простодушием; щеки их
пылали ярким румянцем, девственные груди трепетали под черным
платьем.
— Ты права… попросим его.
— Господи, сестрица, как бьются _наши_ сердца! — заметила
Бланш, не сомневаясь, что её сестра чувствовала то же, что и она.
— И как приятно это волнение! Как будто нас ждет большая радость!
И сироты, приблизясь к креслу на цыпочках, опустились на
колени по обеим его сторонам. Они набожно сложили руки, как на
молитву. Картина была очаровательна. Подняв свои милые лица к
Габриелю, девушки произнесли тихим, тихим голосом, который был так
же свеж и нежен, как и их пятнадцатилетние лица:
— Габриель! Поговори с нами о нашей матери!..
При этих словах Габриель сделал легкое движение и полуоткрыл
глаза. Прежде чем окончательно проснуться, молодой миссионер в
полусне заметил прелестное видение и, не отдавая себе в нем
отчета, любовался молодыми девушками.
— Кто меня зовет? — спросил он, наконец проснувшись совсем и
подняв голову.