.
— Бедные, малютки! — сокрушенно заметил Роден.
— С ними идет и тот, кто спас их жизнь… вот уж настоящий
cepni!
— Герой?
— Да… представь себе…
— Ну, ты мне это расскажешь после… А теперь надень покуда
хоть халат… ведь ты совсем промок… нитки сухой не осталось… И еще…
выпей подогретого вина…
— Не откажусь… я совсем промерз… Так я тебе говорю, спаситель
этих девушек — настоящий герой!.. Он показал просто беспримерную
храбрость. Когда мы, я и работники с фермы, спустились к подножию
утеса, к маленькому заливу Гоэланд, отчасти защищенному выступами
скал от сильного прибоя, то увидели этих самых девушек, ноги
которых были ещё в воде, а тела на суше. Естественно, их вытащили
из воды и положили на берег…
— Бедные девочки… это ужасно! — сказал Роден, привычным
жестом смахивая несуществующую слезу.
— Меня поразило, во-первых, что малютки так походят друг на
друга, — продолжал управляющий, — что их, не зная, невозможно
различить…
— Верно, близнецы, — заметила его жена.
— Одна из девушек держала в руке небольшую бронзовую медаль,
висевшую у неё на шее, на бронзовой же цепочке.
Господин Роден держался обыкновенно сгорбившись. При
последних словах Дюпона он невольно выпрямился, и краска на минуту
оживила его мертвенное лицо. У человека, привыкшего к
сдержанности, каким был Роден, подобные признаки волнения,
совершенно ничего не значащие у другого, указывали на сильнейшее
смятение. Подойдя поближе к Дюпону, он спросил слегка изменившимся
голосом, но сохраняя безразличный вид:
— А вы не заметили, что было написано на этой медали?..
вероятно, это какой-нибудь образок?
— Я, знаете ли, месье, об этом не подумал.
— И девушки, вы говорите… очень похожи друг на друга?
— Удивительно похожи!.. верно, это сиротки, потому что они в
трауре…
— А! в трауре?.. — переспросил Роден, вновь испытывая
волнение.
— Увы!.. такие молоденькие и уже сиротки! — воскликнула
госпожа Дюпон, утирая слезы.
— Они были в обмороке, и мы перенесли их подальше, на более
сухое место… Когда мы этим занимались, то увидали у скалы голову
человека, употреблявшего неимоверные усилия, чтобы на неё
взобраться. Мои люди подбежали к нему и схватили его за руки… и
вовремя: как раз в эту минуту он потерял сознание. Я потому назвал
его героем, что он, не довольствуясь спасением девушек, снова
бросился в море, чтобы спасти ещё одну жертву… Но силы ему
изменили, и не будь наших работников, ему бы не удержаться на
утесе.
— Да… это настоящий подвиг!
Месье Роден, казалось, не слушал больше разговора
управляющего с женой. Он опустил голову и крепко задумался. И чем
больше он размышлял, тем сильнее возрастали его смятение и ужас:
спасенные девушки имели на вид по пятнадцати лет, были в трауре,
поразительно походили друг на друга, и на шее у одной оказалась
бронзовая медаль: без сомнения, это были дочери генерала Симона.
Но как они попали сюда? Как они вышли из Лейпцигской тюрьмы?
Почему его об этом никто не уведомил? Не сбежали ли они? Или их
освободили? Но почему ему не дали знать? Все эти мысли теснились в
голове Родена, причем их подавляла одна главная мысль: «Дочери
генерала Симона во Франции», — указывавшая на то, что интрига, так
хитро задуманная, не удалась.