. а то это лишний повод к погибели!.. Но, прошу
вас… оставим этот разговор… поговорим о другом… мне слишком
неприятна эта тема…
И Роден, взволнованным голосом произнеся эти слова, смахнул с
глаз левой рукой несуществующую слезу.
Управитель слезы не видал, но движение заметил, а также
слышал горестное волнение в голосе Родена… Он растрогался и
продолжал:
— Простите меня за нескромное любопытство… я не знал…
— Нет, вы меня простите за неуместную, невольную
чувствительность… Знаете, старики редко плачут… Но если бы вы
видели отчаяние добрейшей княгини… а между тем она ведь ни в чем
не виновата, кроме как в излишней доброте… и слабости к
племяннице… в том, что недостаточно её сдерживала… Но оставим этот
разговор, милейший господин Дюпон…
После нескольких минут молчания, справившись со своим
волнением, Роден сказал:
— Ну-с, я исполнил, значит, часть своего поручения, что
касается «зеленой комнаты»; остается другая часть… Прежде чем я
туда пойду, я должен вам напомнить об одной вещи, которую вы, быть
может, давно забыли… Не помните ли вы, как здесь гостил лет
пятнадцать или шестнадцать тому назад маркиз д'Эгриньи… гусарский
полковник… стоявший с полком в Аббевиле?
— Как же! Такой красивый офицер! Я даже недавно говорил о нем
с женой! Такой веселый… он всех здесь забавлял своими затеями… И
как прекрасно он играл на сцене… особенно разных волокит и
шалопаев… знаете в «Двух Эдмондах». Он просто всех уморил со смеху
в роли пьяного солдата… И какой у него был чудный голос!.. Он пел
здесь в «Джоконде» так, как, пожалуй, и в Париже не споют…
Роден, слушавший с любезной улыбкой Дюпона, сказал ему
наконец:
— Вы, значит, знаете и то, что после-ужасной дуэли с бешеным
бонапартистом, генералом Симоном, маркиз д'Эгриньи (у которого в
данную минуту я имею честь быть личным секретарем) променял саблю
на рясу и сделался духовным лицом?
— Как? Неужели?.. такой красивый полковник?
— Да, этот красавец-полковник, храбрый, благородный, богатый,
пользовавшийся в свете громадным успехом, все бросил, чтобы надеть
черную рясу. И, несмотря на свое знатное имя, свои связи,
положение, славу красноречивого проповедника, он и через
четырнадцать лет остался тем же, чем и был: бедным, простым
священником… вместо того, чтобы сделаться архиепископом или
кардиналом, как многие другие, не имеющие ни его заслуг, ни его
добродетелей, — Роден рассказывал все это так благодушно и
уверенно, факты говорили сами за себя, что Дюпон невольно
воскликнул:
— Но ведь это совершенно бесподобно!..
— Что же тут особенного? Господи! — продолжал Роден с наивным
видом. — Это абсолютно просто и понятно, когда знаешь, что за
человек маркиз д'Эгриньи… Главное, впрочем, его качество — это
никогда не забывать хороших людей, честных, верных и
добросовестных… вот почему он вспомнил и о вас, господин Дюпон!
— Как? Господин маркиз удостоил…
— Три дня тому назад я получил от него письмо, где он говорит
о вас.
— Значит, он теперь в Париже?
— Его там ждут со дня на день.