— Мой сын весь вечер был дома. За день до этого на него напали прямо в нашем сарае и избили до полусмерти!
— В субботу, в двадцать два часа одиннадцать минут, Амели набрала ваш домашний номер. Ей ответили, но звонок был таким коротким, что разговора, по всей видимости, не было. До этого она еще несколько раз звонила вам.
— У нас автоответчик, который включается сразу же — из-за всех этих анонимных звонков с угрозами, — пояснил Сарториус-старший.
Тобиас невидящим взором смотрел куда-то в пустоту и, похоже, вообще не следил за разговором. «Он, конечно, понимает, что происходит в деревне и как настроены по отношению к нему альтенхайнцы», — подумала Пия.
— Как вы думаете, зачем Амели могла вам звонить? — спросила она его.
Он молча пожал плечами.
— Господин Сарториус! — произнесла она с нажимом. — Пропала девушка, которая жила по соседству и имела контакт с вами. Так что хотите вы этого или нет, но многие сразу же связали этот факт с вашим возвращением. Мы хотим помочь вам.
— Ну да, конечно! — с горечью произнес Хартмут Сарториус. — То же самое говорили ваши коллеги одиннадцать лет назад. Мы хотим помочь тебе, парень. Скажи, что ты сделал с девушками! А потом никто не верил ни единому его слову. Уходите! Тобиас весь вечер провел дома!
— Ладно, папа, не надо, — вдруг подал голос Тобиас. — Я знаю, ты желаешь мне добра…
Он посмотрел на Пию. У него были красные глаза.
— Я случайно встретил Амели в субботу днем. В лесу. Ей нужно было что-то срочно рассказать мне. Она явно что-то узнала о тех событиях. Но тут появилась Надя, и Амели ушла. Наверное, поэтому она и пыталась потом дозвониться до меня. Мобильного телефона у меня нет, поэтому она, наверное, и набирала наш домашний номер.
Пия вспомнила о своей встрече с Надей фон Бредо, о серебристом «порше-кайене». Все это было похоже на правду.
— И что она вам успела рассказать? — спросил Боденштайн.
— К сожалению, не много. Она сказала, что есть человек, который видел все, что тогда произошло. Она упоминала Тиса и какие-то картины, на которых изображен Лаутербах.
— Кто?
— Грегор Лаутербах.
— Министр культуры?
— Да. Он ведь живет прямо рядом с домом отца Амели. Раньше он был учителем Лауры и Штефани.
— И вашим, кажется, тоже?
Пия вспомнила протоколы, которые читала и которые потом вдруг исчезли из дела.
— Да, — кивнул Тобиас. — В старших классах он был моим учителем немецкого.
— Что же Амели узнала о нем?
— Представления не имею. Как я уже сказал, появилась Надя, и Амели замолчала. Сказала только, что расскажет все потом.
— Что вы делали, когда ушла Амели?
— Мы с Надей какое-то время беседовали, потом приехали сюда и посидели еще с полчаса на кухне. Она торопилась в аэропорт, ей нужно было лететь в Гамбург. — Он поморщился, провел рукой по нечесаным волосам. — Потом я пошел к другу. Мы выпивали с другими приятелями. Выпили довольно много. — Он поднял глаза. Взгляд его ничего не выражал. — Я, к сожалению, не помню, когда и как вернулся домой. Целые сутки как будто выпали из моей памяти…
Хартмут Сарториус в отчаянии покачал головой. Казалось, он вот-вот разрыдается. Жужжание телефона Боденштайна, который тот перевел в режим «без звука», показалось всем оглушительным в наступившей тишине. Он послушал, поблагодарил и, выключив телефон, посмотрел на Пию.
— Господин Сарториус, — обратился он к отцу Тобиаса. — Когда ваш сын вернулся домой?
Тот медлил с ответом.