— Я не говорил, что одобряю их действия!
Они стояли под аркой и спорили, напоминая ссорящихся супругов. В пылу спора они не заметили, как Тобиас вышел из дома и скрылся через задний двор.
Андреа Вагнер никак не могла уснуть. Нашли труп Лауры, вернее, то, что от него осталось. Наконец-то! Наконец-то наступила ясность. Надежду на чудо она уже давно похоронила. Сначала она не чувствовала ничего, кроме огромного облегчения. Потом пришла скорбь. Одиннадцать лет она не позволяла себе ни слез, ни печали, проявляла силу и поддерживала мужа, который самозабвенно предался горю и тоске по потерянной дочери. Себе она не могла позволить такую роскошь — дать волю чувствам. Нужно было заботиться о фирме, чтобы было из чего выплачивать кредит банку. Нужно было заботиться о младших детях, которые имели право на мать. От прежней жизни не осталось ровным счетом ничего. Манфред утратил былую энергию и жизнелюбие, стал для нее обузой, пудовой гирей на шее, бесил ее своей плаксивой жалостью к самому себе и своим беспробудным пьянством. Иногда она презирала его за это. Он искал облегчения своим страданиям в ненависти к семье Тобиаса.
Андреа открыла дверь в комнату Лауры, в которой за одиннадцать лет ничего не изменилось. На этом настоял Манфред, и она не стала ему противиться. Включив свет, она взяла с письменного стола фотографию дочери и села на кровать. Напрасно она ждала слез. Ей вспомнился тот момент, когда к ним пришли из полиции и сообщили, что на основании анализа обнаруженных следов и улик следствие считает убийцей Тобиаса Сарториуса.
«Как же так? Почему Тобиас?» — растерянно подумала она. Она могла назвать с десяток других парней, у которых было гораздо больше причин мстить Лауре, чем у Тобиаса. Андреа знала, что в деревне говорят о ее дочери. Ее считали вертихвосткой, маленькой расчетливой стервой, которая решила взять от жизни все. Если Манфред, слепо любивший и боготворивший свою старшую дочь, готов был прощать ей любые проступки, всегда находя им оправдания, то она, Андреа, видела недостатки Лауры и надеялась, что, повзрослев, та изменится в лучшую сторону. Но такой возможности Лауре не представилось. Странно, но все хорошее, что было связано с дочерью, она почти забыла; живыми и отчетливыми в ее памяти были только неприятные воспоминания. Лаура с пренебрежением относилась к отцу и стыдилась его. Ей хотелось иметь такого отца, как Клаудиус Терлинден, с хорошими манерами и властью над людьми. Она не раз — кстати и некстати — заявляла это Манфреду в лицо. Тот молча глотал обиды, которые никак не сказывались на его отцовской любви. Андреа же, напротив, каждый раз с тяжелым сердцем думала, что совсем не знает свою дочь и явно что-то упустила в ее воспитании. Она все больше боялась, что Лаура узнает о ее любовной связи с шефом, с Клаудиусом Терлинденом.
Часто ночами она лежала без сна и думала о дочери. Потом Лаура вообще как с цепи сорвалась — не пропускала ни одного парня, пока наконец не остановила свой выбор на Тобиасе. И тут ее вдруг словно подменили: она стала веселой и приветливой. Тобиас оказывал на нее благотворное действие. Он был особенным — красивый парень, способный и прилежный ученик, спортсмен, другие мальчишки считались с его мнением. Это было именно то, о чем Лаура всегда мечтала, и свойства Тобиаса словно передались и ей, его подружке.
Полгода все шло хорошо. Пока в Альтенхайне не появилась Штефани Шнеебергер. Лаура сразу же увидела в ней соперницу и подружилась с ней, но это не помогло. Тобиас влюбился в Штефани и бросил Лауру. А та так и не смогла смириться со своим поражением. Что именно в то лето происходило с молодыми людьми, Андреа Вагнер не знала, но успела заметить, что дочь играет с огнем, настраивая друзей против Штефани. Однажды она застала Лауру в конторе у ксерокса. Та что-то копировала; в руке она держала уже довольно увесистую пачку ксерокопий.