Он уже отсидел свой срок, и ему вполне могло быть наплевать на то, что трупы наконец были найдены. Она вспомнила, как охарактеризовал его Хассе: высокомерный, заносчивый, хладнокровный. Неужели так оно и есть?
— Нам хотелось бы знать, была ли Лаура еще жива, когда вы бросили ее в топливный бак, — сказал Боденштайн.
Пия пристально смотрела Тобиасу в лицо. Он побледнел, уголки его губ дрогнули, как будто он собирался заплакать.
— На этот вопрос я ничего вам не могу ответить, — произнес он наконец бесцветным голосом.
— А кто может?
— На этот вопрос я сам ищу ответ уже одиннадцать лет. — Тобиас с трудом заставлял себя говорить спокойно. — Мне плевать, верите вы мне или нет. Я уже привык к роли злодея.
— Ваша мать не лежала бы сейчас в реанимации, если бы вы в свое время сказали, что вы сделали с трупами девушек, — заметил Боденштайн.
Тобиас сунул руки в карманы джинсов.
— Не хотите ли вы сказать, что нашли этого ублюдка, который сбросил мою мать с моста?
— Нет, пока не нашли. Но у нас есть основания предполагать, что это был кто-то из вашей деревни.
Тобиас коротко и мрачно рассмеялся.
— Поздравляю вас с этой гениальной догадкой! — произнес он насмешливо. — Я мог бы вам помочь, потому что знаю, кто это сделал. Но зачем мне это?
— Затем, что было совершено преступление, — ответил Боденштайн. — И вы должны нам сказать все, что вам известно.
— Ни хрена я вам не должен! — Тобиас покачал головой. — Может, вы окажетесь лучше, чем ваши коллеги, которые тогда занимались этим делом. Моя мать не лежала бы сейчас в реанимации, а у моего отца и у меня была бы сейчас совсем другая жизнь, если бы полиция тогда как следует сделала свое дело и поймала настоящего убийцу.
Пия хотела сказать что-нибудь примирительное, но Боденштайн опередил ее.
— Ну разумеется! — воскликнул он саркастически. — Вы ведь невиновны. Эта песня нам знакома. Все наши тюрьмы забиты невиновными.
Тобиас смотрел на него с каменным лицом. В его глазах горела с трудом подавляемая злость.
— Все вы, легавые, одинаковы — умеете только командовать и дуть щеки! — процедил он сквозь зубы. — А теперь валите отсюда! И оставьте меня наконец в покое.
Не успели Пия и Боденштайн что-либо ответить, как он с треском захлопнул у них перед носом дверь.
— Тебе не надо было это говорить! — с упреком сказала Пия по дороге к машине. — Теперь ты настроил его против нас, и мы так ничего и не узнали.
— Я сказал правду! — Боденштайн остановился. — Ты видела его глаза? Этот тип способен на все. И если он действительно знает, кто сбросил его мать с моста, то этому человеку грозит опасность.
— Ты предвзято к нему относишься, — возразила Пия. — Подумай сам: он оттрубил десять лет — которые ему, вполне возможно, дали по ошибке, — возвращается домой, а здесь совершенно другая картина: мать чуть не убили, на стене дома кто-то пишет: «Грязный убийца»… Неудивительно, что он обозлился на весь свет!
— Я тебя умоляю, Пия! Неужели ты и в самом деле думаешь, что его по ошибке осудили за двойное убийство?
— Я ничего не думаю. Но при знакомстве с материалами дела я наткнулась на нестыковки, и у меня возникли разного рода сомнения.
— Твой Сарториус — опасный тип! И я даже могу понять реакцию альтенхайнцев.
— Послушай: ты же не станешь отрицать, что пачкать стены его дома надписями угрожающего характера и коллективно покрывать преступника — это не самый лучший выход из положения? — Пия осуждающе покачала головой.