— Пошли в жопу! Оставьте нас в покое!
Его голос сорвался, он уже готов был броситься на своих врагов, но Боденштайн вовремя успел схватить его за руку. Его прилив энергии кончился так же быстро, как и начался. В крепких руках Боденштайна он обмяк, как лопнувший надувной шар.
— Извините… — произнес он тихо. По его лицу скользнула слабая улыбка. — Но мне давно уже надо было это сделать.
Поскольку в доме шел обыск и работали эксперты-криминалисты, Хартмут Сарториус открыл заднюю дверь в бывший трактир и провел Пию и Боденштайна в большой, обставленный в деревенском стиле зал, в котором все выглядело так, как будто трактир просто закрыли на обеденный перерыв. Перевернутые стулья стояли на столах, на полу не было ни пылинки, рядом с кассой аккуратной стопкой лежали меню в папках из искусственной кожи. Стойка и пивные краны были надраены до зеркального блеска, высокие табуреты выстроились ровной шеренгой. Пия осмотрелась вокруг и поежилась. Здесь как будто остановилось время.
— Я здесь бываю каждый день, — сказал Сарториус. — Этот трактир держали еще мои дед с бабкой. У меня просто руки не поднимаются вышвырнуть все это.
Он снял стулья с круглого стола поблизости от стойки и жестом предложил Пии и Боденштайну садиться.
— Не хотите чего-нибудь выпить? Может, кофе?
— Спасибо, это было бы очень кстати, — улыбнулся Боденштайн.
Сарториус захлопотал за стойкой, вынул из буфета чашки, насыпал кофейных зерен в кофемолку — привычные, тысячу раз выполненные движения, в которых он находил успокоение и черпал надежду. При этом он оживленно рассказывал о старых добрых временах, когда он сам был и за мясника и за повара и делал собственное яблочное вино.
— Люди приезжали даже из Франкфурта, — не без гордости говорил он. — Только чтобы отведать нашего сидра. А кого тут только не было! Наверху, в банкетном зале, каждую неделю что-нибудь отмечали. Раньше, при моих родителях, здесь бывали и кино, и боксерские поединки, и черт в ступе. Тогда у людей не было машин, и они не ездили на обед или на ужин за тридевять земель.
Боденштайн и Пия молча переглянулись. Здесь, в своих старых владениях, Хартмут Сарториус преобразился и снова почувствовал себя хозяином, для которого все были желанными гостями и которого удручала враждебная мазня на стенах его заведения, он больше не был забитым, униженным стариком, в которого его превратили обстоятельства. Пия только теперь поняла истинные масштабы его потерь, и у нее сжалось сердце от жалости. В самом начале она хотела спросить его, почему после всего, что случилось, он не уехал из Альтенхайна, но теперь этот вопрос отпал сам собой: Хартмут Сарториус так же глубоко пустил корни в землю этой деревни, в которой жили его деды и прадеды, как каштан у него во дворе.
— Вы навели такой порядок во дворе, — осторожно начал Боденштайн. — Это же огромная работа!
— Это не я, это все Тобиас. Он хочет, чтобы я продал дом и участок, — ответил Сарториус. — Он, конечно, прав, здесь нам уже никогда не будет удачи. Но проблема в том, что участок мне уже не принадлежит.
— А кому же?
— Нам пришлось взять большой кредит, чтобы оплачивать адвоката Тобиаса, — охотно принялся рассказывать Сарториус. — Это оказалось нам не по силам, тем более что мы и так уже влезли в долги — новая кухня в трактире, трактор, ну и разное другое. Три года я еще кое-как выплачивал долги, но потом… Народ перестал к нам ходить, мне пришлось закрыть трактир. Если бы не Клаудиус Терлинден, мы бы в один прекрасный день очутились на улице…
— Клаудиус Терлинден? — переспросила Пия и достала свой блокнот.