жали нестись слова и тот мотив, который говорил обо всём сразу, внося в душу и сердце ностальгию щемящей тоски и той боли, о чём осознать до конца, пока что мешала – ещё не ушедшая от него молодость… Смотрел в
окно невидящим взглядом и плакал в душе, по покинувшей его юности, кото- рая ассоциировалась во всех его троих любимых девушках…
…Оставь мне, молодость, все радости и трудности, свои надежды и мечты, и даль дорог.
Не наполняй мои глаза житейской мудростью, оставь в них, молодость, шальной свой огонёк Уйдите прочь мои раздумья невесёлые, Осенний день ветрами сердце не студи,
Останься молодость, Кружи как прежде голову, Не уходи, не уходи, не уходи.
Уходят дни, меняя внешность нам безжалостно. Но это в общем-то не главная беда.
Останься, молодость Побудь со мной, пожалуйста. А если можешь, оставайся навсегда.
Уйдите прочь мои раздумья невесёлые, Осенний день ветрами сердце не студи Останься молодость Кружи как прежде голову Не уходи, не уходи, не уходи…
Продолжая стоять у окна и опёршись лбом в вагонное стекло, слушая
песню, которую прокручивали на магнитофонной ленте по второму разу: у
Кости по щекам в это время текли слёзы. В сознании мелькали кадры послед- них десяти лет его жизни и словно в фильме – по кадрам: в глазах попере- менно мелькали образы Ларисы и Марыси, но, как он сейчас не пытался,
представить воочию в мыслях Марину, она, по какой-то неизвестной при- чине, приходить к нему не пожелала…».
Финальная часть – заключительного аккорда романа – применима к боль- шинству людей на этом свете, ибо подобные мысли и чувства их посещали в обязательном порядке и скорее всего не один раз…
Роман «В сумерках нищеты». И прежде, чем что-то о нём сказать, я также повторю всего несколько строк из этого романа. Возможно, они корень, и на мой взгляд, самые главные и ключевые слова в нём, ибо не я их придумал, они сами откуда-то ко мне пришли, помимо моей воли:
«…Глафира первой вошла в хату, оставив дверь нараспашку. Немного при- гнув голову, боясь зацепиться за верхний дверной косяк, вошли остальные
члены комиссии. В хате сумрак, как в подземелье; полы – неизвестно сколько лет: толи не мылись, но скорее всего не красились, тем не менее, двое маль- чуганов босиком носились из комнаты в комнату; у одного веник в руках, у второго кочерга: стреляют, а по бородкам тонкой струйкой слюнка бежит.
При виде чужих тёток и дядьки, в кожаной куртке и с наганом на ремне, вдруг замерли на мгновение, потом издав воинский кличь-вопль, нырнули за печку,
после чего по очереди стали выглядывать оттуда. Глафира, стоя посреди хаты, развела в стороны руки, насмешливо, ядовито, сказала:
– Ну что?!.. Проходите!.. пишите!.. а то тут добра через край!.. Кровать забирайте, детям и на полу не вредно будет поспать!.. Там во дворе мо- тоциклетка ещё стоит, наверное, уже видели?.. её тоже не жалко, а то Савка на неё всё денег просит. За корову даже не думайте!.. Вначале надо будет меня пристрелить, прежде, чем я её вам отдам!.. Ну?.. чаво вы мол-
чите, как в рот воды-то набрали?!.. Мою родную деревню под Рязанью уни- чтожили, теперь и сюда добрались?!..».
Я сам написал эти строки, и как я уже сказал, – неизвестно, откуда ко мне
пришедшие; после перечитывал их не один раз, и каждый раз у меня на глаза наворачивались слёзы, ибо в словах Глафиры заключена вся трагедия Россий- ской действительности. Судьба всего Российского крестьянства. Потому от дальнейших комментарий я воздержусь…
Роман «В сумерках нищеты» был дополнен рассказами на темы местного станично-житейского фольклора и вышел он, опередив роман «На закате»,
который является первой частью этого произведения, как и тематики, по при- чине, что первая часть романа на тот момент требовала ещё моей редакции. Немного юмора, гротеска и реалий из современной исторической действи- тельности, критика власти и голая правда в глаза: таким я его видел, этот ро- ман в двух частях, таким он у меня и получился. Хотя я в нём и жил всё то время, когда писал, и как я уже говорил неоднократно, – не мне судить, да и вряд ли сейчас в нынешние времена, кому-то нужны не только мои произве- дения, но и всех остальных, более известных писателей. Один человек мне
прямо сказал: «Никому это сейчас не нужно… Напиши ты, Санёк, подряд хоть три «Войны и Мира», а вслед, ещё два «Тихих Дона», даже читать никто не
станет. Скажут, – мура!..».
Вот этой самой «мурой» мы и продолжим, отвлёкшись на время от темы, ибо каждый раз после того, когда произведение уже закончено, не хочется
расставаться с его героями и персонажами, а вслед, в душе почему-то появля- ется обманчивая и призрачная надежда, что очередная твоя вещь будет не- обычна и она должна покорить весь мир… Но, как говорят многие просвети- тели, – с нею, с этой самой надеждой и мыслью, писатель уходит в небытие, унося вслед за собой в могилу тот самый роман, который всю жизнь написать собирался…
Глава из романа «На закате», не вошедшая в произведение.
Порок.
Любезно просим читателя, немножко расслабиться и ради разрядки, вернувшись к героям, последнего, уже опубликованного и взятого в тиски обложки романа – «На закате», прочтём главу, не вошедшую в книгу. Этой главе удалось при редакции попасть под сокращение, а там, кстати, глав- ный герой подвержен незаслуженным мытарствам и душевным страда- ниям – в отношении женского пола, в чём вы сейчас и убедитесь наглядно…
После того рокового дня и очень скандального инцидента, когда, кровь с носа, но Ивану Ильичу пришлось распрощаться с «вип-номером» у зоопарка, у той самой скандальной старухи, трактористки-ударницы – Макаровны, кото- рую он, беря пример с Родиона Раскольникова, без малого чуть было на тот
свет не отправил… Вовремя, господь бог сподобился, и Гендоша за руку схва- тив, отвёл беду от буйной его головушки. Правда, он, как ярый в прошлом атеист, в это совсем не верит, и говорит: что он, типа того, сам себя остано- вил, чтобы не зарубить её топором… Да прям-таки насмерть!.. Оно-то, не нам об этом судить: так это было или иначе, может, старуха того и заслужила! Не святая была, а с гадючьих головок! и бог ей судья. Так вот, с того дня прошло не так уж и много времени и жизнь, как и прозябание Побрякушкина-погре- мушкина за эти дни явно не улучшилась… Впереди его ожидала всё та же тя- гомотня, которой не позавидует и бомж с десятилетним стажем, а колесо ле- дяной купели, подмяв под себя, поволокёт его по болоту ростовских по- моек…
Продолжим, читатель, и всё по порядку. Покинув старушечью обитель-ко- нуру, а попросту клоповник и рассадник тараканов… Хотя об этом, вроде бы и горевать не стоит, но всё-таки, какая бы и ни была, но крыша над головой. А теперь ему, товарищу Гендошу, хоть иди и в Дону утопись!.. Вот уже который день подряд он ходил, бродил спотыкаясь, как торчок-наркоман, и всё про- должал думать о той женщине, с которой случайно довелось ему побеседо- вать всего несколько минут на том блошином рынке, в переулке Семашко.
Предаваясь унылым, а периодами и довольно мрачным мыслям, как и сама
его судьба, подталкивающая его в спину, Побрякушкин-Куцанков, сейчас не- торопливо шествовал, а попросту – брел по улице Станиславского, продол- жая, как мы уже сказали, спотыкаться на трамвайных путях и направляясь в
сторону Старого базара. В эти скорбные для него минуты, как и непогода в то ужасное утро, где-то в глубине души таил он надежду, вновь встретить её – ту незнакомку… И продолжая придерживаться правила, которое гласило: не верь, не бойся, не проси, которому его ещё учила школа, затем институт, а по- следнее напутствие, как помнится, по этому поводу, на длинную и долгую до- рогу, давала незабвенная тёща: «…Прежде, чем тебя законопатят в след-
ственную камеру, успей в них рассажать своих подчинённых!..», – звучали эти слова в ушах вместе с ветром. На эту минуту Гендош поставил на той незна- комке не только твёрдый знак, а само ударение, хотя периодами и задавал