ААРОН: Пусть брат Иосия переходит в писцы. Я спрашиваю у задних, недавно пришедших: кто из вас готов сменить Иосию и начать читать пророческие книги?
ГОЛОС: Я. Два отмеренных мне года я провел в послушании и полном смирении и ни разу не нарушил Устав общины.
ААРОН: Кто поручится за него?
МАЛХИСЕДЕК: Я блюл его все эти два года и могу поручиться за него.
ААРОН: Пусть будет так. Те, кто на страже у входа, есть ли желающие прийти в нашу общину?
ГОЛОС ИЗДАЛЕКА: Волны несчастий и злой фортуны прибивают к нашему берегу толпы страждущих и обиженных. Они терпеливо ждут зова из недр пещерного города.
ААРОН: Пусть войдет первый из них!
ГОЛОС ИЗДАЛЕКА (похоже на эхо): Пусть войдет первый из вас!
ААРОН: Наше собрание закончено. Братья, завтра суббота. Весь день вы должны будете, как всегда в субботу, лежать у себя в кельях и не вставать. Только молитва – и ничего более. Чтобы облегчить ваше испытание от соблазнов и грязных нужд, сегодня, согласно Уставу общины, вам полагается только чашка воды, без лепешки. Примите с молитвой и благодарностью вашу трапезу.
Появляется водочерпий, обносящий всех сидящих водой, разливаемой по чашам из кувшина.
СЦЕНА 2. Субботнее бдение
В центре, в полумраке – грубое ложе, покрытое куском белой ткани. На ложе лежит навзничь Иисус.
ИИСУС: (Долгое время идет невнятное и еле слышное бормотание молитв. Затем от груди Иисуса отделяется светлое пятно и зависает над ним, постепенно оформляясь и голографически прорисовываясь трехлетним младенцем. Это – Душа Иисуса, очень похожая на иконический канон Младенца. Голос Души Иисуса звучит гораздо выше изображения.) Это ты? Здравствуй.
ДУША ИИСУСА: Здравствуй. Ты звал меня?
ИИСУС: Я знаю – ты всегда во мне. Но я хочу видеть тебя воочию. Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, больше себя.
ДУША ИИСУСА: А я люблю тебя, Иисус. Я – твоя совесть, чистая и незапятнанная. И я рад, что ты не пятнаешь меня.
ИИСУС: Милое дитя. Неужели это – я?
ДУША ИИСУСА: Ты был точно таким, когда тебе было сорок месяцев. В этом возрасте душа человеческая окончательно покидает царство Духа, уходит с небес и поселяется в теле до самой его смерти. И мы окончательно забываем иную жизнь, но остаемся такими, какими нас застиг этот страшный и печальный для нас возраст.
ИИСУС: Я помню, помню… Когда я был совсем маленьким, я всегда сравнивал окружающий меня мир с другим, который я знал лучше, чем этот. Я много тогда знал такого, чего сейчас уже не знаю и не помню. Я как-то враз все это забыл и растерял. И уже не могу вспомнить. Помоги мне вспомнить, что я тогда забыл.
ДУША ИИСУСА: Я не могу тебе помочь. Но ты сам сможешь вспомнить, если…
ИИСУС: Если?
ДУША ИИСУСА: Если будешь возвращаться ко мне.
ИИСУС: Как я могу возвращаться к тебе? Научи меня!
ДУША ИИСУСА: Ты и так уже возвращаешься ко мне. (Печально.) А больше я не могу сказать тебе. Но помни, что говорит наш общий, твой и мой, Отец: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».
ИИСУС: Где ты во мне?
ДУША ИИСУСА: Везде. Я в сердце твоем, а, значит, разлито и в крови по всему твоему телу. И, когда тебя снедают дурные помыслы, кровь густеет и теснит, душит меня, а когда твои мысли и чувства и весь ты обращаешься к вышнему, кровь становится легкой, и мне дышится легче, и я чувствую свободу, ту, что придет ко мне, когда умрет твое тело. В похоти ты обуреваем дьяволом, твердящим твою кровь, в любви ты растворяешься и раскрепощаешь меня.
ИИСУС: Спасибо тебе.
ДУША ИИСУСА: И тебе спасибо. Прощай.
ХРИСТОС: Прощай.
Звучит нежная тихая мелодия, исполняемая детским хором. По периметру сцены из мрака проступают другие ложи с другими ессеями, и над каждым – освещенный облик их душ-младенцев.
СЦЕНА 3. В скриптории
ЭЛЕАЗАР: Скажи, учитель…
МАЛХИСЕДЕК: Я – не учитель, я брат тебе.
ЭЛЕАЗАР: Но ты – первосвященник.
МАЛХИСЕДЕК: Я брат тебе – и это самое главное, все остальное – мелкие различия.
ЭЛЕАЗАР: Скажи, брат: что такое пешарим? Я переведен в скриптории из переписчиков Священных текстов в писчиков пешаримов. Но что это такое?
МАЛХИСЕДЕК: Ты хорошо помнишь книгу Еноха? Книгу пророка Даниила? Книгу пророка Хаввакука?
ЭЛЕАЗАР: Каждое слово: я читал эту книгу четыре года.
МАЛХИСЕДЕК: Хорошо… А ты понимаешь смысл каждого слова этой книги?
ЭЛЕАЗАР: Я переписывал ее семь лет кряду и могу теперь написать ее даже в темноте и с закрытыми глазами. Я понимаю каждое слово этой книги.
МАЛХИСЕДЕК: Увы, это не так. Пророки сами не понимали, что они говорили.
ЭЛЕАЗАР: Как так?
МАЛХИСЕДЕК: Чрез их уста говорил сам Господь. Они же были лишь его орудием. Может ли орудие знать замысел того, кто владеет им? Подумай.
ЭЛЕАЗАР: Не может.
МАЛХИСЕДЕК: Это – великая тайна Священного Писания: тот, кто писал, не знал до конца, что и зачем он пишет. Он нес Божественную истину, не зная и не понимая ее до конца. Он видел ее только такой, какой она ему представлялась в его время.
ЭЛЕАЗАР: А пешарим?
МАЛХИСЕДЕК: А пешарим – это толкование пророческого слова и текста как сегодняшнего, как сказанного не тогда, сотни и даже тысячи лет тому назад, а как бы сегодня и нам.
ЭЛЕАЗАР: Но зачем и кому может понадобиться такое толкование?
МАЛХИСЕДЕК: Благодаря пешариму мы вскрываем смысл, тайную сущность, истину истории и всей жизни.
ЭЛЕАЗАР: Но ведь никто, кроме нас, не читает наши пешаримы.
МАЛХИСЕДЕК: Мы читаем – а это уже много. Мы знаем, что происходит на земле и в чем смысл происходящего.
ЭЛЕАЗАР: Но это значит – пешарим устаревает по мере движения истории.
МАЛХИСЕДЕК: Но при этом не теряет своей истинности. Просто она, истинность, уходит в историю, уступая место новым истинностям. Но ты прав: пешаримы бессмысленны, если это – только толкование сегодняшнего дня.
ЭЛЕАЗАР: А разве есть другие пешаримы?
МАЛХИСЕДЕК: Нет, это всегда один и тот же пешарим, но в нем заключено толкование слова пророка и для будущего.
ЭЛЕАЗАР: Для будущего? Для какого будущего?
МАЛХИСЕДЕК: Для будущего, которое настанет, рано или поздно.
ЭЛЕАЗАР: Я должен писать толкование, исходя из того, что я не знаю? Из будущего?
МАЛХИСЕДЕК: Ты только в начале пути – и тебе тяжело поверить и подумать о знании будущего. Но это знание заключено в самих словах пророка. Тебе надо только разгадать вложенный туда тайный смысл.
ЭЛЕАЗАР: И я, толкуя пророка, разгадаю будущее на несколько лет вперед?
МАЛХИСЕДЕК: Сначала – на несколько лет вперед, потом ты узнаешь будущее на сотни лет вперед, потом – на тысячи.
ЭЛЕАЗАР: До самого конца?
МАЛХИСЕДЕК: До самого конца, тем более что осталось совсем уже немного.
ЭЛЕАЗАР: Сколько?
МАЛХИСЕДЕК: Примерно две тысячи лет, может, чуть больше.
ЭЛЕАЗАР: Две тысячи лет!
МАЛХИСЕДЕК: Поверь мне, это совсем немного, эти тысячелетия пролетят легкой осенней паутинкой.
ЭЛЕАЗАР: И я буду знать наперед всю предстоящую людям историю?..
МАЛХИСЕДЕК: Да, брат, ведь каждый пешарим по сути своей – Апокалипсис.
СЦЕНА 4. Изгнание
Скрипторий. В центр выдвинут пюпитр с огромным фолиантом Священного Писания. Идет духовный суд. Первосвященник Малхиседек время от времени сверяет свои слова и действия с раскрытым текстом.
МАЛХИСЕДЕК: Сегодня один из нас назвал своего брата глупцом.
ГОЛОС ИЗ СИДЯЩИХ В СКРИПТОРИИ: Тяжкое преступление.
МАЛХИСЕДЕК: Да, Устав нашей общины требует изгнания того, кто свершит его. Почему?
ДРУГОЙ ГОЛОС: Не знаю. Я знаю этот суровый закон, но не знаю, почему он так суров.
МАЛХИСЕДЕК: Говорящий так лишает своего брата права на счастье.
ПРОВИНИВШИЙСЯ: Чем же?
МАЛХИСЕДЕК: Счастье – в мудрости. Это знали даже язычники. Лишая человека права на мудрость, мы лишаем его и права на счастье. Мы, равные ему во всем, ничем не выше и не лучше его. Каждый из нас – и самый знающий и не знающий ничего, нищий умом и духом, даже младенец, особенно младенец, – хочет и может надеяться на достижение мудрости и, стало быть, счастья. Слово, брошенное ему впопыхах и злобе, неосторожное слово может погасить его надежды на счастье и мудрость. Вот почему так суров наш закон.