Но мысли не путались. Милена сказала, что первый шок ещё не прошёл и что, если будет накрывать («при первых признаках депрессии»), сразу сообщить ей, или Ли, или дедушке Кеше, ну, кто рядом будет. Но до депрессии было как до Луны. Перед сном Коля зачётно заточил курочку (то есть, с удовольствием выкурил сигарету) на балконе (ох и вкусные у них тут сигарки!), принял душ и оделся в пижаму. Но не спалось, телек был недоступен, и пришлось, кто бы мог подумать, книжку на ночь читать! Пушкина, кстати, потому что других книг в комнате не было. Ах, да! Мила научила из кресел кровать делать! У этого мебельного гарнитура автономное символьное управление! Ну, и Коля, не будь дураком, из этого конструктора намахал руками себе трёхспальную кровать в полкомнаты. Прикольно было. А Пушкин, кстати, оказывается, не дурак! Вообще отнюдь! И не нуднятина, и читается легко, и засыпается под него на пятой странице.
А утром сами в голове неожиданно всплыли строчки:
Всегда так будет как бывало
Таков издревле белый свет
Ученых много – умных мало,
Знакомых тьма – а друга нет!
Коля тремя пассами попросил у Пекиныча соку и вернулся к завтраку, состоящему из овсяной каши со свежими ягодами и белого хлеба с хрустящей корочкой и с маслом. Как же вкусно-то всё! И чего он дома так не делал? Всё хлопья молоком залить, яичницу пожарить или творожки из пластиковых коробок…
– Мил, – Коля немного замялся, – а я ночью того… не храпел? Твоя же комната рядом?
Милена отрицательно покачала головой.
– Моя комната не совсем рядом, и здесь такая шумоизоляция, что хоть песни пой – никому не помешаешь.
Коля задумался.
– А если мне плохо будет, и я на помощь позову, то никто не услышит?
– Тревожные медицинские сенсоры расставлены по всему дому, так что за самочувствие не переживай, если что, помощь будет оказана немедленно. Кстати, поэтому тебе какое-то время нужно будет провести здесь, в этом доме. Всё-таки такой необычный эксперимент, мы должны проследить за состоянием твоего организма.
– А-а, – деланно-равнодушно протянул Коля, – а чего тогда анализы не берёте, мозги своей кастрюлей не меряете?
Милена как будто не заметила издёвки.
– Сенсоры постоянно сканируют твои параметры, пока ты в доме или поблизости. Так что врачи иголки в вены уже лет пятьдесят как не втыкают.
Всё-таки хорошая она девушка, Мила. Сколько раз Коля, если уж по-честному, дерзил, почти хамил, опаздывал, говорил с издёвкой. А Мила делала вид, будто ничего не происходит, прощала без слов и объяснений. Интересно, это сложно – вот так, как бы не замечать? Сам-то Коля всегда на такие вещи реагирует агрессивно, ибо, как говорится, не фиг!
– Но, – продолжила Милена, – ненадолго нам выбираться всё-таки можно, поэтому предлагаю прокатиться в Москву туда-обратно, как вчера договаривались. Если не передумал, конечно.
Коля помотал головой, как всегда, с набитым ртом, и начал жевать быстрее.
В Москву поехали на паластруме. Коля успел ещё в кино более или менее понять, как эти паластрумы тут работают. Подаётся такой небольшой вагончик. Если премиум, то там много места и широкие кресла, если обычный, то мало места и узкие кресла. И этот вагончик катится банально на четырёх колёсах до ближайшей узловой точки, а там цепляется к таким же, и получается поезд. Поезда ходят по-разному. Под землёй летают по специальным тоннелям вообще с нереальной скоростью, не касаясь стен, наверное, на магнитной подушке. Или из них составляется пинг, к нему цепляются крылья с двигателями. Даже подводные маршруты есть, наверное, для экстремальщиков. Премиум в эконом преобразуется примерно так, как из кресел в Колиной комнате получилась кровать. Было три кресла – тыньц-тыньц – и их восемь. Джемс Бонд на таком такси, а его вагончик перецепляли к разным составам раз пять, от Лондона до Стамбула добрался вроде как за час.
В десять утра к домику НИИ подкатил ярко-синий вагончик размером с «Газель». Он немного покачивался, перебирая тоненькими колёсиками по газону, который был далеко не идеально плоским. Паластрум тихонько добрёл до входа и замер.
– Это мой, – сообщила Милена, вышедшая на порог. – Родители на двадцатипятилетие подарили.
Судя по тому, как она это сказала, вроде даже с гордостью, Коля должен был восхититься.
– Ну, круто.
– «Ну, круто»?! – Милена вскинула бровь. – И всё?
Неожиданно за спиной у Коли возник Пекиныч и тихонько пробубнил ему на ухо:
– Вообще-то это «Астон Мартин».
– Чё? – Коля обернулся и посмотрел на повара с недоверием. Тот лишь многозначительно кивнул.
Коля обошёл паластрум и там, где, как он рассчитывал, был передний капот, увидал эмблему известного производителя суперкаров. Эмблема была некрупной, но, тем не менее, прекрасно узнаваемой.
– Мил… я это… ну охренеть, как круто! Реально «Астон Мартин»?
Милена стояла, скрестив руки на груди, и выглядела довольной.
– Разгон до сотни за секунду на любом твёрдом покрытии, сопряжение с любым составом на любой скорости и с любым сопрягающим устройством, хоть сверху на поезд запрыгнуть может или сбоку прилепиться. Автономный ход на три экватора, режим амфибии, режим планера такой, что из космоса можно в атмосферу выбросить, и приземлит так, что можно не пристёгиваться. Система автономного жизнеобеспечения в замкнутом цикле на две недели.
Ну что тут скажешь… Вроде как-то Коля пытался уловить, многое даже как бы понял… Ну, в общем, – реально круто!
– Объясни про последнее, – проговорил он деловито, – что там про цикл?
Милена вздохнула. Ну да, неуч.
– Мы с тобой и ещё с тремя попутчиками в этом паластруме можем жить две недели в режиме герметичности. Синтезаторы воздуха, воды, пищи, плюс рециркуляция продуктов жизнедеятельности, в общем, две недели полного комфорта в замкнутом пространстве, сможешь даже одежду три раза в день менять на свежую.
Коля подошёл к распахнутым дверям паластрума, который опустился практически на землю. Где там располагался душ и кухня с едой на две недели, Коля не понял, потому что внутри были лишь два больших ярко-красных кресла.
– Ну что, молодой человек, сопроводите девушку на небольшую прогулку к центру столицы?
Милена легко запрыгнула в салон и расположилась в кресле. Коля недоверчиво постучал костяшками пальцев по обшивке корпуса «Астон Мартина» и как будто бы нехотя полез внутрь.
* * *
Веранда ресторана «Пушкинъ» располагалась на крыше особняка на Тверском бульваре. И можно было бы сойти с пинга прямо на веранду, но правила заведения это запрещали. В ресторан следовало попадать с бульвара, через парадный вход.
Владельцы ресторана не собирались устраивать у себя даже подземный терминал. Это стоило им долгих судебных разбирательств с мэрией, окончившихся необычным мировым соглашением. Сошлись на том, что терминал всё-таки построили, но спрятали его в подвале за большими чугунными воротами. И приводы для пингов установили на всех этажах, и даже рампы для входа-выхода сделали такие, что стены и ограждение веранды выглядели, будто им лет сто с лишним. Даже жившие в домах по соседству люди не заметили подмены. Но оборудование для пингов было установлено на крайний случай, о подземном терминале знали человек всего едва ли полсотни, а пользовались им и вовсе единицы избранных – те, кто бывал в «Пушкине», но чья охрана не допускала неоправданного появления на публике. Необычность же того мирового соглашения заключалась в том, что часть его, посвящённую обязательным для современных зданий переделкам, засекретили. Доступное же для общественности судебное решение гласило, что ресторану можно всё оставить как есть «для сохранения архитектурного облика столицы».
Оба сегодняшних гостя были из тех немногих, кто прибывал в ресторан через подземный терминал. И охрана на этом настаивала, и их участившиеся в последнее время встречи им обоим и, если взять шире, их кабинетам, не хотелось афишировать. Поэтому и на веранду их поначалу не пускали, хотя в такую погоду обоим хотелось посидеть на свежем воздухе. Сошлись на том, что гостям веранды с тысячью извинений и весьма щедрыми комплиментами предложили пересесть на этажи, а особых посетителей поднимали на веранду на древнем лифте в компании роботов-телохранителей. Более того, даже на веранде их упрятали в беседку, густо увитую кустами роз, чтобы со стороны ничего не было видно.