Эксперимент по «пробуждению» от всех держали в секрете. «Разбудили» три месяца назад. И я скоро умру. Совсем скоро. Мозг так и не прижился в новом теле. Хотя поначалу всё шло хорошо, но потом началось какое-то отторжение. И я снова не в состоянии ходить, и меня уже скоро будут кормить через трубочку. И пока я могу держать ручку, я пишу. Для меня это последний шанс сказать тебе то, что хочу сказать. И вдруг будет ещё шанс, ещё одно пробуждение…
Колька! Какой бесцельной жизнью мы с тобой жили!
Сначала меня вообще долго никуда не выпускали. Я жил в лаборатории где-то за городом, мне разрешали гулять во дворе под присмотром очень крепкого санитара, иногда приезжал молодой профессор из Москвы, который ещё тогда на сканировании аспирантом был (Кеша, тот самый «очкарик на Фокусе»). Давали смотреть телевизор, бродить по Интернету, но писать ничего нельзя было сначала. Потом позволили создать страничку в «Контакте», но под чужим именем и с левой фоткой.
А через две недели привезли меня. Того, настоящего. И я увидел, во что он превратился за десять лет. Колька, это не время безжалостно, это мы можем жить достойно или недостойно. Это мы решаем, какими нам быть, и как нам жить. Раньше я так не думал. Казалось, что как ни бейся, если ты не родился в семье олигарха, то суждено тебе всю жизнь гайки крутить. А потом пить пиво и играть в приставку. Не вырвешься из этого. И эти фразы: «А что я могу сделать? Нет, если бы мне дали возможность…». А когда я увидел себя сорокалетнего… Я заплакал. Полысевший, с брюшком и постоянно харкающий от курения. В замызганной куртке, засаленных джинсах и стоптанных ботинках.
Знаешь, все две недели до этого я общался с молодыми ребятами-лаборантами и с профессором. Колька, какие это люди! Я раньше таких и не знал. А если бы встретил где-то, то не стал бы с ними разговаривать, не о чем было, и посчитал бы их занудами-очкариками. А в мире столько интересных людей, столько умных книг, хороших фильмов и мудрых мыслей! И столько возможностей!
Я спросил его: «Колька, как ты до этого докатился?» Знаешь, что он ответил? «Ну, а что я мог сделать?». А лаборанты, аспиранты и профессор реально по жизни что-то делают. За небольшие зарплаты и за большую научную идею! Они не оторваны от реальности, наоборот, они создают то, что через десятки лет преобразит мир.
Сейчас Чехова рассказы читаю. Они короткие, что-то длинное уже могу не успеть. А первым прочитал Достоевского, «Братья Карамазовы». Это единственная книжка, которую мне в палату положили. Вот машинально открыл… а потом как-то втянулся. Коль, реально круто! Я же не знал, что Достоевский так живенько пишет, думал, занудство это всё. А сейчас мне остались дни или недели, и я только и могу, что читать. И я так хочу прожить подольше, чтобы ещё прочитать, ещё услышать Моцарта и Баха и ещё поговорить с профессором и ребятами. Я никогда так сильно не хотел ЖИТЬ!
Последний раз мы с ним встречались несколько дней назад. И я ему сказал, что ещё не поздно, ещё всё можно изменить! А он отвечает: «Ну, ты мне скажи, что делать конкретно». И я ему про книжки, про возможности в жизни, а он: «И чё? Прочитаю Достоевского, и меня сразу на работу возьмут с большой зарплатой? Или, если не прочитаю, то не повысят? И чё, все, кто на «мерсах» ездят, они Достоевского прочли?».
И я для себя так это сформулировал. Если ты станешь другим человеком, станешь лучше, то твой мир станет больше. Откроется то, о чём ты не думал. И я ему сказал: «Я не знаю, какие возможности у тебя появятся, если ты возьмёшься за себя. Но если продолжишь плыть по течению, то, скорее всего, никакие не откроются». Я репетировал эту фразу целый день перед встречей, подбирал слова… а он так и не услышал. И я вспомнил, что писал Достоевский: «Зачем что-то делать, когда можно просто мечтать».
Знаешь, что бы я делал, если бы вернулся в свои тридцать? Или даже в сорок, ещё не поздно. Я бы прочитал все книги, я бы слушал классику, я бы смотрел хорошие фильмы и отключил бы антенну у телевизора (это меня один аспирант научил, говорит, сразу появилась масса времени). Я бы пошёл учиться. Не знаю, на кого. Только не на абстрактно менеджера, а на какие-нибудь курсы по специальности. И выучил бы английский. И точно перестал бы халтурить, и работал бы по-честному, со всей отдачей. Занялся бы спортом. Никогда не думал, что фразу «в здоровом теле здоровый дух» надо понимать буквально. И, знаешь, всё бы получилось. Точно знаю. Может, не сразу. Но кто-то бы заметил перемены во мне, как-то я бы продвинулся по жизни. А там видно было бы. Я ему всё это сказал, а он мне: «Ой, да мне уже поздно учиться, да и денег это стоит немеряных». Спрашиваю, каких денег на кого стоит учиться – понятия не имеет.
Знаешь, кем он работает? Продавцом запчастей. И всё. И если не произойдёт чуда, то этим всё и закончится. А он говорит: «Еще хорошо, что такая работа есть, а то у нас вон мужики вообще без работы сидят или машины моют». Ну, и, мол, у них там как ни учись, никуда не продвинешься, что зам. директора и директор «свои люди» владельца магазина. Бубнит: «А кто меня куда возьмёт, сюда-то по блату устроился».
И всё, что он хотел, это вытащить нас на какое-то ток-шоу на телевидении, чтобы «срубить бабла». А что? Привет из прошлого, герой научной сенсации, всё такое. Но профессор какие-то связи подключил, в общем, ему объяснили, что история останется в тайне и будет рассекречена через много лет. И его то ли напугали, то ли денег дали, а может, и то, и другое, но он, вроде, никому ничего не сказал.
Нам с ним оказалось не о чем беседовать. Совсем. Кроме новостей, как дома и как на работе – не о чем. Нет, сначала было интересно послушать, как там футбол, что он купил домой и «какую тачилу в кредит взял». В Турцию два раза отдыхать ездили, потом кредиты отдавали. Телефон сотовый свой новый показал.
А знаешь, пока его ко мне не привезли, очень интересно было, куда техника шагнула, как мир за десять лет изменился. А потом, как с ним встретился, так всё опустилось. Плакал до утра. Реально плакал. Мне же тогда, тридцатилетнему, казалось, что всё ещё впереди, что скоро всё наладится, потому что не может не наладиться. А оказалось, что никаких таких перемен. Помнишь, как у Макаревича?
Так верили, что главное придёт,
Себя считали кем-то из немногих,
И ждали, что вот-вот произойдёт
Счастливый поворот твоей дороги.
Но жизнь уже как будто на исходе,
И скоро, без сомнения, пройдёт,
А с нами ничего не происходит,
И вряд ли что-нибудь произойдёт.
А я скоро умру. Но есть то, что заставляет меня цепляться за жизнь. Это надежда. Я уйду, но на свете останется несколько частичек меня. Мало кому выпадает такой шанс, чтобы сразу несколько.
Я видел Машку. Ей двенадцать. Ему разрешили пригласить меня домой. Колька, у нас ещё есть дочка Василиса, ей сейчас пять. Я не увижу их взрослыми и не узнаю, как сложилась их жизнь – профессор отказался сканировать мой нынешний мозг. Но как хочется, чтобы их увидел ты! Чтобы не было слишком поздно, чтобы ты мог их обнять и прижать к себе. Я им тоже написал письма, чтобы доставили через десять лет, сейчас ещё рано, да и вся эта секретность…
Колька, у нас прекрасные дочки! Мне разрешили провести у него дома всего час, да этого оказалось и достаточно. Он представил меня как своего знакомого. Я увидел Аню. Она тоже изменилась. Видно было, что очередной гость ей в тягость, но за этим чувствовалось, что ей в тягость вообще все. Был четверг, и они оба говорили: «Слава богу, завтра пятница». А в выходные – магазин, готовка, уборка и телек. Может, в кино. И детей в зоопарк, если погода будет хорошая. А я смотрел на сорокалетнюю, немного располневшую женщину и понимал, что люблю её, люблю, как никогда не думал, что могу любить. Что в прежней жизни рядом был человек, к которому привык, привязался. Но я тогда даже не представлял, насколько этот человек родной.