«Говорят, что красота – это залог счастья. А может быть, и наоборот: возможность наслаждения есть начало красоты».
– Где твой нос?! – в какой-то момент вскричал я, выпучив глаза на Стальскую.
*****
– А это тиктоник! – орал я.
– Зацени-зацени! Я робот! Стиль робот! – не отставал в проявлении безумия Стальский.
– Разложи большой стол! – скомандовал я и сам же разложил стол. – Это брейкданс, господа.
«Ахахахаха» – раздавался чей-то одобрительный пьяный смех.
Solía ser entonces como un libro abierto, pero leí la letra pequeña del texto, como un arquitecto construyendo cada efecto, correcto, incorrecto, se aprende todo al respecto.
– Это белая горячка, – дамы приглашают кавалеров! – сказал кто-то кому-то.
Saber que algunas personas quieren el daño, subir peldaño toma tiempo, toma año, con mi peluche mirando lo cotidiano, dibujos transformaban el invierno en gran verano, papá me regaló bajo mi insistencia, un juego que trataba de ocupar la resistencia, pero en la patio quisieron la competencia, fue cuando sentí mi primera impotencia, Mil novecientos setenta y shh…
– Белый медведь, слушай внимательно, медведь, меня… Себя! Медведь?!.. – говорил Стальский кому-то по телефону. – А-ха-ха-хи-хи-хиии-хи! Кха! Кх!.. Х-х-х… Тьфу!
Mil novecientos setenta y shh…
Mil novecientos setenta y shh…
– Господи, как же ты похожа на неё! Ты уж извини!.. Женщины не любят быть на кого-то похожи, как и люди, ик!.. Прости, Стальская, ик!.. Ик!.. Ой, ё!.. Ик… А!..
«Я лечу в тумане капризной птицей,
Я молчу, мне сверху не видно лица.
Знаю я, что будет туман не вечно,
Знаю я, что ты мне летишь на встречу.
Может быть, с тобой на пути столкнёмся,
Может быть, на землю вдвоём вернёмся.
А пока дороже всего на свете
Для меня свобода и быстрый ветер!»
– …Он мне такой заявляет… – что-то рассказывала мне Марта, но мой мозг отказывался понимать.
Mil novecientos setenta y siete, no me diga no, ya no lo presiente, todo lo que cambia lo hará diferente, en el año que nace la serpient shh…
*****
– Пять минут до цели. Ты готов? – бородатая морда орёт мне прямо в ухо.
– Да, чтоб тебя, всегда готов, – злобно отмахиваюсь я от напарника-незнакомца.
– Минута до цели! – снова тот же голос из той же морды.
– Готов! – я сосредотачиваюсь.
В моих руках штурвал самолёта. Облака расступаются, и моему взору предстают два одинаковых небоскрёба.
– Давай, брат, Шварцкопф и Хенкель! – фанатично орёт напарник.
– Шварцкопф и Хенкель, брат! – ору я и направляю самолёт на ближайший небоскрёб.
Сто метров, семьдесят метров, пятьдесят метров… Какая скорость!
«Нет, здесь что-то не так… Я не могу…» – проносится у меня в голове.
– В чём дело, брат?! – снова бородатый напарник. – Держи курс! Что ты делаешь?!
– Я не могу врезаться в них! Эти небоскрёбы… Я знаю эти небоскрёбы! Это Стальские! – я пытаюсь отдёрнуть руки от штурвала, но они прикованы наручниками.
– Давай, брат! За Родину! За «Серп и Молот»! Шварцкопф и Хенкель, брат! – не унимается бородатый напарник.
– Нет!!! – я увожу самолёт в последний момент перед столкновением с головой Стальской, и беру курс на Статую Свободы; оба небоскрёба провожают самолёт взглядами.
В лобовом стекле увеличивается изображение упитой и обрюзгшей рожи Статуи Свободы. В последний миг перед ударом Статуя Свободы зажмуривает глаза.
«Allez venez, Milord
Vous asseoir à ma table
Il fait si froid dehors
Ici, c'est confortable
Laissez-vous faire, Milord».
*****
«Vous marchiez en vainqueur
Au bras d'une demoiselle
Mon Dieu! qu'elle était belle
J'en ai froid dans le cœur…»
– Алло! – охрипшим голосом отвечаю я.
«Allez venez, Milord
Vous asseoir à ma table
Il fait si froid dehors
Ici, c'est confortable
Laissez-vous faire, Milord…»
Я откидываю пульт от телевизора от уха и дотягиваюсь до телефона.
– Да…
– Вадим? – приятный-неприятный женский голос.
– А?
– Вадим Афтандилович? – всё-таки неприятный женский голос.
– Не знаю… Извините… – я всё ещё сидел за штурвалом самолёта. – Самолёт разбился, я прошу прощения…
– Что?! Что случилось, Вадим?! С вами всё в порядке?! – нежный и заботливый женский голос.
– Я ни в чём не виноват, меня заставили… Это страшные люди-ди… – прохныкал я в трубку.
– Вадим, это редактор. Алина. Неожиданно появилась работа. Заказчик привередливый. Я решила, что лучше отправить вас. Вы, кажется, немного не в форме… Я перезвоню через полчаса.
Как только голос собеседницы смолк, меня не на шутку затошнило. Я, борясь с вестибулярным аппаратом, зигзагами бросился к туалету. Дёрнул ручку: закрыто. От отчаяния я решил всплакнуть, но передумал. За дверью текла вода и что-то жужжало.
– Стальский, открывай немедленно! Меня сейчас вырвет… отовсюду! Стальскииий!.. Мне плохо!.. Открывай же! Чёртов смежный санузел! Стальский, ты что, электробритву купил?!.. Стальский, меня сейчас вырвет!
– Ты что скулишь под дверью? – Стальский подошёл из-за спины, завязывая халат и зевая.
– Стальский, ты что там закрылся и не открываешь, – прохныкал я, глядя в лицо Глебу.
– Ты совсем рехнулся. Там Марта, – Стальский проследовал на кухню.
– Кто? – простонал я, чувствуя горькую беспричинную обиду. – Кто?..
Дверь открылась, Марта стояла в проёме и смотрела на меня как на идиота.
– Утро в китайской деревне, – сказала Марта.
В мою кружащуюся голову ворвались воспоминания последних дней и часов жизни. Я больше не мог сдерживать эмоции, – кинулся к унитазу и начал самозабвенно блевать.
*****
Квартира Ксюши была заполнена всяческими безделушками, которые с разным успехом – в зависимости от материала – собирали пыль. От всего этого нагромождения было трудно дышать, и чесались глаза; казалось, что все эти статуэтки и мягкие игрушки поглощают кислород, а выдыхают углекислый газ.
– Вот что ты врёшь! Вы же вчера с Глебом бухали на чём свет стоит! Признайся, – Ксюша полусидела в постели и курила.
– Да с чего ты взяла?!.. Выпили по чуть-чуть и разошлись по каютам. Сестра же приехала.
Я говорил, что Ксюша была похожа на Джилиан Андерсен, но сама она настаивала, что похожа на Мадонну. Да, у Ксюши была диастема, и это её делало более привлекательной, кажется.
– Признайся, мальчик. Серьёзно пил всю ночь? У тебя же все капилляры на морде полопались от…
– …Морального напряжения.
– Ты блевал как сумасшедший! Зачем ты отрицаешь очевидное. Сестра Глеба красивая? Запал на сестрёнку? Её тоже, как и Глеба, с любой точки города видно? – Ксюша злобно прикурила новую сигарету.
Несмотря на все плюсы, у Ксюши был один серьёзный минус: она не была Мадонной. Но, кто из нас может похвастаться, что является Мадонной.
– Ксю…
– Ну, признайся-признайся…
– Ксю.
– Что?
– Помнишь, ты велела, чтобы я тебе немедленно рассказал, если влюблюсь по-настоящему? – я откинулся на подушку и прикрыл глаза; я ещё не был на сто процентов уверен, что переживу этот день; меня серьёзно лихорадило после вчерашнего зло-зло-злоупотребления.
– Ну и что?!
– Кажется, я влюбился, – сознание меня начало оставлять, и я впал в посталкогольную дрёму.
В короткометражном сновидении мне пригрезились бесконечные ноги Марты Стальской; её длинные светлые волосы и скептическая усмешка. Потом красавица Марта в моём видении сложила губы и, отрицательно покачав головой, прошипела: «Щ-щ-щ…», – Ксюша затушила сигарету о мою грудь.
*****
В восемь часов вечера я прибыл домой. Глеб ещё не пришёл, а Марта уже вернулась с тренировки или с работы, или ещё откуда-то. Я проследовал прямым ходом на кухню и заболтал себе отвёртку с огромным количеством льда. Выпил её залпом и в этот же лёд заболтал новую. Меня начало отпускать. Я почувствовал себя выжившим. Почувствовал себя умиротворённым. Марта зашла на кухню.
– Рано или поздно от такой диеты ваш организм дрогнет, и вы начнёте быстро стареть, – сочувственно и проникновенно сказала она.
Я стоял и улыбался, затем сказал:
– Можно посидеть у тебя в комнате, поболтать с тобой?
– Конечно. Идём.
Подхватив в прихожей свой любимый цилиндр с пером павлина (он сам выбрал меня хозяином), и, водрузив его на голову, вошёл вслед за Мартой в гостиную и растёкся в кресле. Оглядел комнату; стакан с божественной отвёрткой поставил на подлокотник.