– И что? – округлив глаза, прошептал Филис.
– А то, – следопыт снова поглядел в спину риора, но различил уже только силуэт в сгустившихся сумерках. – Риор помешался. Сказывают, по замку своему бродил и всё стонал да девку ту звал. И всё, мол, прости, прости. Потом так со стены и сбросился, не нашел покоя. А девка та из болота выходить начала, и насколько хороша была при жизни, настолько страшна после смерти стала. Выйдет, значит, из своей могилы и ищет жениха своего сбежавшего. То ли отомстить ему хочет, то ли, наоборот, любовью успокоиться. А коли на путника какого набредет, так к себе и утаскивает.
Про охотников – это уже другая история. Они тоже девку видели, только она вроде как прежней красавицей обернулась. Завлекла она их, раззадорила, так они друг дружку за покойницу и порубали. Спорили, значит, кому достанется. А теперь вместе с девкой ходят, как псы ее верные. Только вот на кого она взглянет, они того и убивают, как соперника, значит. Может, конечно, не как соперника, может зазнобу новую хозяйке своей тащат, кто их знает. А вообще, много чего сказывают про это болото.
– Ну и наболтал ты, – хохотнул слушавший следопыта ратник. – Сказки всё это. А ты, малец, слушай болтуна больше, он и не такое тебе расскажет. Не было ничего такого. Откуда ж про охотников знают, ежели никто из них не вернулся? Да и про остальных тоже. Чушь!
– А вот как стихнет лес, да гнилью болотной потянет, так и узнаем: чушь или не чушь, – обиженно ответил следопыт и отвернулся.
– Зажечь факелы! – крикнул риор, разом прекращая всякие разговоры.
Зачиркали огнива, и вскоре отряд превратился в огненную змею, неспешно передвигавшуюся между деревьев. Отряд постепенно растянулся, и воины выстроились друг за другом, потому что даже по двое было уже тесно. Казалось, деревья заступают дорогу всадникам, то ли оберегая их от напасти, ожидавшей впереди, то ли разделяя, чтобы лишить защиты. Тьенер зябко повел плечами. Он боязливо озирался по сторонам и втягивал носом воздух, всё пытаясь уловить гнилостный запах болота и тлена.
Риор, получив свой факел, кажется, и не думал останавливаться на ночлег. Конь устал. Он прядал ушами и пофыркивал, отчетливо звякая сбруей, но все-таки был спокоен. Не косил, не взбрыкивал, и Брайс, поджав губы, продолжал направлять его вперед, желая до рассвета сильно сократить расстояние между собой и беглецами. А лучше обогнать и устроить засаду, тогда дичь сама придет к нему в руки. Лиор будет доволен и, быть может, приблизит высокородного, тогда род Брайс сможет возвыситься… Да, ради будущего можно было и потерпеть усталость и неприятную темноту проклятого леса в Лисьем распадке.
Брайс тоже знал эту легенду, которую рассказал следопыт, даже слышал его, когда смерд забывался и начинал говорить громче, но прерывать не стал. Он потом задаст болтливым дуракам, но не здесь, где каждое злое слово застывает отравленным кинжалом над головой. Всё потом, сейчас нужно только проехать большую часть леса, а там можно и передохнуть… после болота. Риор не верил в сказки, но подступающая ночь сказалась и на нем. Тягостное чувство черной тоски вдруг завладело душой высокородного, и он гулко сглотнул, подумав, что он потомок насильника и душегуба.
– Вайриг, не вздумай верить в глупые сказки смердов, – как-то отчитывал его отец, когда сын подошел к нему с вопросом. – Твой предок действительно упал с крепостной стены, но виной тому был его недруг и соперник, желавший получить благоволение господина. Остальное – домыслы черни. Прадед искренне любил прабабушку, и от этой любви у них народилось трое детей. Не было никакой девы и проклятья. Кто вообще рассказал эту глупость?
В тот день у позорного столба выпороли конюха, от которого мальчик услышал жутковатую байку. А Вайриг Дин-Брайс, промучившись несколько дней страхами и сомнениями, выкинул глупую легенду из головы. В конце концов, смерды любят рассказывать страсти о своих хозяевах, и история несчастной любви в их россказнях встречается чаще всего. Да, риор не верил легенде, но это не мешало ощущать неприятный холодок, всё больше пробиравшийся под кожу, чем дальше продвигался отряд.
– Дурь, – буркнул высокородный. – Тут не покойников, тут зверья надо опасаться. Скоро уж выйдут на охоту.
И это было верно. В этой части Эли-Харта чаще всего встречались рандиры. Эти хищники, чья лысая кожа была крепка, как броня, жили семьями. Самец, от трех до пяти самок и их потомство. Самцов изгоняли, едва они достигали юношеского возраста и могли постоять за себя, слабых самок тоже. Сильных оставляли, они сменяли погибших или одряхлевших матерей. А потом дряхлел глава, и его загрызали собственные дети, или же один из них, почувствовавший силу. Это становилось началом боев молодняка за главенство в семье. Сильнейший получал самок, остальные, если не дохли в схватке, то спасались бегством.
Временем их охоты была ночь. С рандирами не связывались и волки, даже если их стая превышала семью извечного врага. Зато рандиры охотились на всех, в ком текла кровь. Грызуны, хищники, люди – им было без разницы. Для этих тварей еда оставалась едой, какие бы размеры не имела и на скольких конечностях бы не передвигалась. Отловить, порвать и сожрать – и никакого страха. Именно это их отчаянное бесстрашие… или безумие делало рандиров самыми опасными тварями. И еще стоило подумать, кого опасаться больше: духа с болот или зубастых зверей, готовых сожрать, и лошадь, и всадника.
– Готовьте смесь, – приказал риор. – Через одного. Первый подает огонь, второй зажигает стрелы.
– От духов огонь не поможет, – негромко заметил Тьенер.
– Дурак! – от души обозвал прислужника Брайс. – В Архон твоих духов, здесь водятся рандиры. Будьте внимательны.
Кто-то охнул. Риор услышал, как глухо стукнулись друг о друга древки стрел в колчане одного из ближайших воинов, когда он вытянул одну из них. Следом издала неприятный визгливый звук крышка, когда ее свинтили с продолговатого сосуда, наполненного зажигательной смесью. Такую смесь делали многие, в том числе и чародеи. У них и предпочитали приобретать вязкую маслянистую жидкость. Стоило опустить стрелу в выемку по форме наконечника и смочить его, как металл покрывался тонкой пленкой, которую был способен выжечь только огонь, даже ветер не мог в полете сбить пламя. И сосуды делали таким образом, чтобы жидкость, которая стоила немало, не могла пролиться, даже если ее вместилище падало на землю открытым.
– Хозяин, – Тьенер подъехал ближе. – У них есть слабые места.
– Знаю, – буркнул Вайриг, – но за раненного сородича могут мстить, а огонь их прогонит.
– Так и лес спалить можно, – донеслось до них негромкое ворчание следопыта.
Риор полуобернулся, но болтливого смерда не увидел.
– Напомни, чтобы по возвращении я не забыл его выпороть, – велел Дин-Брайс.
– Да, хозяин, – кивнул прислужник.
Тьенеру рассказы следопыта тоже не нравились. Меньше всего ему хотелось снова выслушивать легенду, из-за которой он в детстве просыпался в холодном поту несколько ночей подряд, а потом даже в родном лесу не мог спокойно ходить на болота за кислыми ягодами, за которыми гоняла мать. А сейчас, когда они были именно там, где всё произошло, вспоминать о болотных духах было… кощунством. Да кто вообще рассказывает такие истории в месте, где можно встретить нечисть?! Да еще и ночью! И прислужник непременно прикрикнул бы на следопыта, если бы не опасался, что его поднимут на смех. Да и от хозяина выслушивать брань и угрозы тоже не хотелось, потому Тьен промолчал, хоть и костерил в душе всех пустомель вместе взятых.
Сколько уже они продвигались по распадку? Понять было непросто. Небо, видневшееся в просветах между кронами, окончательно почернело. Иногда можно было увидеть одинокую звезду, наблюдавшую сверху за людьми, продолжавшими пробираться между деревьями. Филис зябко поежился и покрепче сжал лук с наложенной на него стрелой. Паренек готов был натянуть тетиву, как только появится опасность, но лес продолжал шуметь листвой. Где-то время от времени вскрикивала ночная птица. Ни теней за кустами, ни треска задетой ветки, ни шороха травы не было слышно. Казалось, что Лисий распадок – самое мирное место, какое только могли создать Боги.