К середине мая ситуация резко изменилась: с утра и до поздней ночи я высиживал и отлёживался в своём больничном «вишнёвом саду». Три низкорослые вишенки, но густо ветвистые, посаженные, может, а то и сами проросшие, далеко в стороне от двухэтажного больничного корпуса – это и был мой вишнёвый сад. Это место хорошо знали мои друзья – здесь, обычно, чуть ли не толпой, мы и проживали моё больничное время. Моё – потому, что все, кто приходил меня проведать, были ведь моими гостями, только «гости» – это так: к слову. Дворовые пацаны с девчонками приходили надолго, и, понятно, не с пустыми руками: водка, вино, пиво лились рекой до звёзд на небе и Луны. Только молодость – она ведь не только дерзкая и выпивающая, и немало, главное – не скучная. А двор, в котором я вырос и жил, никогда не дрался «стенка на стенку», между собой – да, бывало не раз: как без этого по-настоящему подружишься? К тому же мой двор – это шесть пятиэтажных домов, и парней да ещё из грузчиков химического комбината и, преимущественно, забойщиков, проходчиков и «лесогонов», отслуживших и повзрослевших умом, потому и ищущие на свою задницу приключения обходили эту точку на карте трёхсоттысячного города стороной. Девчонок было гораздо меньше, только они нет-нет да приводили подруг по работе или из учебных заведений, и эти подруги, что называется, прирастали к нашему двору. …Пять или шесть – не помню, новеньких мотоциклов «Ява», готовые увезти их хоть на край света, то там то сям отблёскивали, от подъездов, никелированными частями и деталями, зеркалами с обеих сторон руля, приманивали разноцветными габаритами, а разновозрастные исполнители задушевных песен под гитару (тенденция тех времён, но для нашего двора – некая музыкально-певческая особенность), чуть ли – не один на другом, пленили неискушенные коварной любовью юные души.