Как и Гамов, Донников получил существенное продвижение по службе, попав в заместители главы службы безопасности данного режимного объекта, но нельзя сказать, чтобы это повышение положительно сказалось на его характере, въедливом, придирчивом и подозрительном. Впрочем, возможно, таким и полагается быть настоящему церберу…
— Ваш пропуск, — произнес он, увидев на экране монитора физиономию Кости Гамова, — цель внепланового оставления рабочего места?..
— Бюрократ вы, Вениамин Ильич, — вздохнул тот, засовывая пластиковую карточку индивидуального пропуска в цель контрольного аппарата и прикладывая большой палец к тускло мерцающей сенсорной панели, — ваш непосредственный начальник не такой буквоед, хоть и тоже из ФСО…
Вениамин Ильич Донников ничего не ответил. Как и многие люди его склада, он был целиком сосредоточен на работе, и даже если через пропускной пункт шел бы Лев Толстой или товарищ Сталин (люди, как несложно догадаться, легко узнаваемые и совершенно не нуждающиеся в идентификации), все равно он потребовал бы пропуск с соответствующими данными. Гамов вздохнул и вышел на улицу, на охраняемую территорию, в объективы камер наблюдения и под белы очи охраны КПП. Затем он прошел через калитку, благо был легко идентифицирован товарищами из спецслужб, перешел через дорогу, воспользовавшись подземным переходом. Там пел его одноклассник Тарас Ромашов, в свое время подававший большие надежды. Костя, деликатно отвернувшись, швырнул ему сотенную бумажку (сам-то каким был еще полгода назад…) и, выйдя прямо к церкви, сразу же увидел фигурку следователя Грубина в сером плащике, неверной походкой прохаживающегося под мелким унылым дождем. С первого взгляда Костя, кажется, понял, в чем суть и причина этого настоятельного вызова, из-за которого он, Гамов, вступил в незначительные трения с заместителем начальника охраны… Ну да. Конечно. Этот Грубин банально пьян. Бывает. Только это его дело!.. Какого хрена отвлекать занятых людей?!.
Наверное, примерно так же мыслил и сам Олег Орестович Грубин, когда к нему на допрос привели арестованного на подмосковной даче гражданина Гамова.
— А-а, здравствуйте, — тускло поздоровался он. — Очень рад, что вы откликнулись. Мм… вот…
Гамов недобро прищурился и произнес тихо, внятно:
— Олег Орестович, вы пьяны. Нормально так пьяны. Вы что, вытащили меня для того, чтобы я слушал ваши нетрезвые речения? Нет, у меня, конечно, большой опыт в том, чтобы выслушивать разного рода пьяный бред… но — все-таки — не то время и не то место…
Вместо ответа Грубин указал на купол церкви и ответил:
— Ничего не скажу насчет времени, мне так кажется, оно у нас еще есть, хотя — уже едва ли не поздно что-то менять… А вот — место… Место самое то. Как ты думаешь, что ты увидишь ТАМ, у Луны? Ты представляешь себе каких-то полубогов, верно? Думаешь, они помогут нам вознестись к неведомым высотам? Люди очень любят строить из себя умудренных тысячелетним опытом цивилизации существ, а на деле наивны, как дети. Самое время помолиться, Костя, потому что я уверен: эти ваши высшие существа, которые наблюдают оттуда, с Луны… они уже здесь!
— И не противно вам в храм пьяным ходить? — грустно сказал Гамов и уже повернулся было, чтобы уйти, но Грубин придержал его за рукав и, пошатнувшись, проговорил:
— А что ж, что пьяным?.. Пьяного Бог бережет.
— Что-то вы его слишком часто всуе поминаете, Олег Орестович. Пустите. Выпусти рукав, говорю.
— У меня предчувствие, — не обращая внимания на последние слова Кости Гамова, сказал Грубин, все так же крепко зажав в кулаке рукав гамовской куртки. — Тебе никогда не приходилось слышать о сигнальных системах человека, первой и второй?
— Ну.