(8) Есть движение и в Восточной Азии. Ароматы маленькой малайзийский марки Auphorie (их Miyako, которым мы поставили пять звезд, просто невероятный), красивая инаковость японцев Satori, классическая, но при этом современная эстетика тайского бренда Dusita – мы попробовали множество зрелых, прекрасно сделанных духов родом из тех краев, которым мы обычно отказываем в парфюмерной культуре (с чем не согласятся тысячи людей, выстроившихся в очередь на парфюмерную выставку в Шанхае, где ЛТ выступал несколько лет назад). Тем временем европейские марки вроде Guerlain и Lancôme продолжают считать, что в Азии любят пошлую умильность – одобренные фокус-группами и сильно разбавленные фруктово-цветочные духи в розовых коробках. Подумайте только, какой эффектный получился бы поворот событий, начни Европа поставлять Китаю дешевые подделки, а Китай – рукотворную роскошь Европе.
(9) Арт-парфюмерия с нами всерьез и надолго. Я не имею в виду концептуальные духи современных художниц, которые заказывают у огромной швейцарской компании Givaudan нечто «с запахом гниющего мяса и гениталий», чем впоследствии ароматизируют свои жуткие галерейные инсталляции. Я говорю о духах для коллекционеров, людей, восприимчивых к разнообразным сообщениям, которые можно зашифровать в запахах, к силе парфюмерии, преображающей наши мысли и нашу жизнь. Таким людям не нужен «фирменный аромат», один на всю жизнь. Современные духи умеют рассказывать разные – короткие и длинные – истории, пахнуть странно и даже отталкивающе, играть с мелодией и тембром, опровергать стереотипные представления о гендере или игнорировать их вообще, смело показывать вам, какой разной бывает красота. Благодаря работе талантливых парфюмеров возможности парфюмерии расширяются с каждым днем.
Аргументы в пользу того, чтобы приравнять парфюмерию к искусству, вызывают скептицизм у парфюмерных же элит, но происходит это лишь потому, что в духах они в первую очередь видят источник дохода, а всем остальным интересуются постольку-поскольку. В более широком культурном контексте недоверие к духам как к художественной форме гораздо чаще объясняется другим – непониманием самого искусства и его целей. Рецензент парфюмерной выставки в Нью-Йорке сетовал на то, что по силе воздействия ни одни духи не сравнятся с «Герникой» Пикассо. Это так, но эффект от «Герники» Пикассо в свою очередь не сравним со Вторым концертом Рахманинова – или, если уж на то пошло, с Twilly марки Hermès. Духи рассказывают истории, которые можно рассказать только на языке обоняния. И лучшим ароматам в нашей книге – с четырьмя и пятью звездами – это удается. Обещаю, если вы начнете уделять духам внимание, повсюду их искать и собирать, остановиться будет очень сложно. ТС
Переменчивый парфюмерный ландшафт в 1918–2018 годах
Европейская парфюмерия в ее современном изводе возникла на рубеже XIX и XX веков и развивалась благодаря появлению синтетических душистых веществ – кумарина, ванилина, цикламенальдегида, замечательных нитромускусов и т. д. В Первую мировую войну погибли миллионы, но города и промышленность при этом почти не пострадали, и между 1918 и 1939 годами произошел бурный расцвет массовой парфюмерии. Причин тому было несколько: женская конкуренция за оставшихся мужчин, недорогие синтетические материалы, дешевая рабочая сила для сбора натурального сырья, подъем изобразительного искусства и музыки, а также моральный износ некоторых довоенных ценностей – трепет перед статусом в обществе сменился верой во всеобщее светлое будущее. Франсуа Коти построил множество парфюмерных заводов в разных частях света и даже побывал богатейшим человеком Франции, пока не увлекся ультраправыми идеями (промышленник, известный антисемит, скончался в полном одиночестве в 1934 году). Вторая мировая война уничтожила Германию – локомотив европейской химической промышленности, но «хвост» состава, соседняя нейтральная Швейцария, остался нетронутым. Именно там сегодня работают парфюмерные компании из числа самых больших в мире, Firmenich и Givaudan.
В то время почти парфюмерия была французской, а Франция, несмотря на все усилия повыше поднять свой флаг над станом союзников, войну, по сути, проиграла: страна лежала в руинах. Поразительно, но даже в подобных экономических условиях отдельные храбрецы – Кристиан Диор, Жак Фат, Мари-Луиз Карвен – делали моду и выпускали духи под своими именами. После войны основным производителем французской парфюмерии стала компания Roure Bertrand Dupont, чей главный парфюмер, Жан Карль, в 1946 году открыл первую в истории парфюмерную школу при производстве. Другие компании тоже вносили свой вклад, пусть и скромный, но очень нужный: в 1951-м личный санузел был лишь у одной французской семьи из пятнадцати. О зловонии парижского метро, особенно в час пик, ходили легенды – и мало что изменилось в 1960-х, я сам тому свидетель. Вопреки распространенному мнению, главным свойством французской парфюмерии тех лет следует считать не роскошь, а напротив, доступность: тот же Жан Карль ликовал, когда хорошего результата удавалось достичь малыми средствами.
Подходящий пример – знаменитый Iris Gris, собранный Венсаном Рубером для Jacques Fath в 1947 году. Когда Фат умер спустя семь лет, аромат пропал с полок. Но сын Рубера передал формулу «Ириса» Осмотеке, парфюмерному музею под Парижем, и его основатель Жан Керлео, бывший парфюмер Patou, с ее помощью воссоздал духи (для музея. – Прим. пер.). Версия Керлео содержала огромное количество выдержанного корня ириса – это исключительно дорогой душистый материал, квинтэссенция парфюмерной роскоши. Всякий раз, когда я бывал в Осмотеке, я нюхал «Ирис» и обмирал. Недавно аромат воскресили снова: теперь реконструкцией занялась сама марка Jacques Fath. Благодаря парфюмерному коллекционеру из США мы достали образец оригинального Iris Gris, все еще запечатанный, в оригинальной упаковке. И что же: химический анализ показал, что иронов – молекул, отвечающих за аромат ириса, – в нем нет вообще. Пропасть из духов они не могли, так не бывает; похоже, ириса в Iris Gris и не было – только фиалковые иононы, куда более дешевые. По всей видимости, Керлео использовал другую формулу – не ту, которой в итоге дали ход в 1947-м, а более дорогую, изначально созданную Рубером. Новый Iris Gris (на момент написания книги он называется Iris de Fath) намного лучше и дороже оригинального.
Неудивительно, что все французские духи тех лет, созданные в условиях ограниченного бюджета, казались, что называется, смутно знакомыми: родственниками их делали одни и те же материалы, в то время недорогие – салицилаты, сандаловое масло и т. д. В парфюмерии 1950-х активно использовали «полуфабрикаты», так называемые парфюмерные базы, облегчавшие работу парфюмера; как следствие, духи пахли совершенно в ключе своего однообразного, монотонного, заурядного десятилетия – хорошее было время для строительства ГЭС, а вот для женщин не очень. Ароматы 1950-х сидели близко к коже, не отличаясь ни мощью, ни прямолинейностью. Помню, что ребенком я улавливал запах духов лишь в те моменты, когда меня обнимала мама или кто-то из ее подруг. Папа же пользовался лавандовым одеколоном, который едва доживал до последней страницы газеты, купленной вместе с багетом к завтраку. В то время духи были чем-то интимным, намекающим на тесное знакомство с их владельцем. Если человек оставлял за собой душистый шлейф (по-французски sillage, как кильватер – струя, которая остается после идущего судна), это порицалось.