Нифель любила разнообразие.
– Титус, – слабым голосом позвал Ольбрум, – вызывай своих. Всех… сюда…
– Всех? – обернулся Хефнунг, врубившись в ловцов как дровосек.
– Всех. Боюсь, не удержим.
– Хорошо, что я с вами пошел, – отбиваясь от прорвавшегося по головам выползня, сказал Худой Скаун, – как знал. Без меня бы уже давно… – Не договорив, он уклонился от жадных когтей, а затем с выдохом пропорол косматый бок. – Кстати, четвертый уже.
– Зови, – повторил Ольбрум.
– Ясно.
Хефнунг снес голову очередному ловцу и сжал кяфизы в ладони. Легкий звон поплыл по крылу и отозвался густым «бом-м-м» в зале Приемов, на Перешейке.
– Очень… очень хорошо, – сказал Ольбрум.
Его качнуло.
Кромки аззата дали слабину, и ком из латника и ловцов, распадаясь, вывалился прямо людям под ноги.
– Ха! – взмахнул мечом Худой Скаун.
Весело поскакала желтая кость.
Рыча, ревя и щелкая, твари перебирались сквозь щель, затаптывая собратьев-неудачников. Трещали факелы. Дымный утренний свет узкими полосками дрожал на стенах. Очнувшийся Гортак с ходу нанизал на копье какую-то многоножку с клешнями.
– Проснулся? – мимоходом хлопнул его по спине сектиль.
Первые тонкие волоски нифели закрутились в коридоре.
– О, боги!
Граница аззата вдруг пропала, растворилась у Клембога в пальцах. Ольбрум упал, и гауф поспешил на защиту старого цольмера.
Меч сверкал, обрубая серпы, когти и пальцы.
Третья спальня выплескивала тварей в коридор, будто безумная роженица. Мертвые лица, голые черепа. Синюшные тела.
– В круг! – заорал Клембог, видя, что еще чуть-чуть и их отрежут друг от друга.
Вырос рядом Худой Скаун, прикрыли спины Хефнунг с Гортаком, поднялся Ольбрум, схватил за шиворот Кредлика, выдергивая его из свалки щелкающих пастей.
– Они мне ничего, ничего… – мотал головой разгоряченный мальчишка.
– Стоим! – крикнул Клембог.
Только бы, подумалось, не кяфизы снова…
Порождения нифели разделились перед людьми на два рукава, обтекая ощетинившийся сталью отряд и пробуя, пробуя напасть то с одного, то с другого края. Выползни жутким узором покрыли стены.
Секира и два сверкающих меча работали без остановки. Знаки Ольбрума валили нечисть по две, по три твари за раз. Гортак не давал напрыгнуть сверху, колол копьем самых прытких, а Кредлик орудовал ножами в ближнем бою.
Хвала Богам, кяфизы служили исправно.
Железо и плоть с десяток раз пытались проткнуть или хотя бы схватить Клембога, но каждый раз натыкались на невидимую преграду. Из остальных тяжелее всех должно было приходиться Кредлику с его двумя кяфизами, но молодость, молодость!
Тени бешено скакали по камням.
– Вот шерстяная задница! – оскалился Худой Скаун, перебрасывая меч из уставшей правой в левую. – Что-то их много.
– Это да, – выдохнул Хефнунг, скосив секирой ближних ловцов. Лицо толстяка блестело от пота, усы обвисли. – Давненько я так не махал.
От крови пол сделался скользким.
– Где там твои воины, сектиль? – спросил гауф, снося уродливую голову сунувшемуся дохляку. – Им тут, знаешь, работы…
Договорить он не успел – за спиной раздались тугие щелчки спущенных жил, и шестерых выползней смело со стен арбалетными болтами.
– Стой за Дилхейм! – взлетел к потолку боевой клич.
Спустившиеся с Перешейка воины врубились с шипящую, клацающую, скулящую массу тварей, расчищая путь к окруженным товарищам.
Мечи и глефы против когтей, клыков и лап.
Звон кяфизов. Вой, стоны и шипение. От поверженной нечисти стелился над полом, завиваясь, фиолетовый дымок.
Огни факелов красными отблесками ложились на панцири, пластины и бляшки.
– Стой за Дилхейм!
Их не было и дюжины.
Но они отбросили волну нападающих обратно к третьей спальне, просто-напросто укоротив ее и втоптав в камни.
Страшный и безрассудный напор.
Вчерашние мальчишки. И два ветерана за двадцать пять.
А когда-то за ветеранов считались сорокалетние, мельком подумалось Клембогу. Пятая Башня, Шестая… Теперь и не найти.
Плечо в плечо; замешкавшуюся тварь, вертлявую, с уродливым наростом вместо носа, пронзили сразу два меча, его и подоспевшего воина. Лезвие сплясало по намотанной на предплечье тряпке, оставляя на ней черные полосы. Снова чистое!
Ловцы и прочие опасливо застыли на невидимой границе. За спинами передних копошились, взвизгивали самые нетерпеливые.
Пощелкивали зубы, вхолостую взмахивали костяные серпы.
– В линию! – скомандовал гауф, пользуясь короткой передышкой.
Они выстроились, отпихивая мертвую плоть к стенам и перекрывая коридор в двадцать шагов шириной двумя неполными шеренгами – пятнадцать человек против двух, а то и трех сотен. Сколько там еще наплодит нифель в спальне, трудно сказать.
– Ольбрум, что с аззатом? – спросил Клембог. – Сможешь замкнуть снова?
– Нет, – ответил старик. – Это… это надо переждать.
– Что переждать?
– Такое бывает, – старый цольмер посмотрел на гауфа. – Такое случается, когда…
Слова его потонули в грохоте.
Участок стены у третьей спальни осыпался каменным дождем, и в пролом из облака бурой пыли шагнула толстая, обмотанная цепями пупырчатая тварь.
Ни Клембог, ни остальные таких еще не видели.
Тварь возвышалась над ловцами, латниками и прочими гадами, зажимая в могучих трехпалых лапах молот на длинной рукояти. Квадратный боек молота был оббит до светлого металла. Тварь кривила большой рот. Две ноздри со свистом пропускали воздух. Маленькие глазки прятались под крутыми надбровными дугами.
– Шерстяна-ая задница, – протянул Худой Скаун.
– Это пять или шесть кяфизов, – шепнул Титус.
– Знаю, – сказал Клембог и крикнул всем: – Под молотобойца не соваться! У кого два, три кяфиза – бейте мелюзгу. Молотобойца возьмем мы с Ольбрумом.
Громадная тварь, будто услышав его, взревела.
Молот грохнул о свод потолка, заставив его пойти трещинами. Нечисть заверещала и хлынула на людей.
Темное море из клыков, когтей, смерти и ненависти.
– Бей!
Клембог шагнул вперед, взмахнул мечом, рассекая поток тварей надвое. Знак Ольбрума из-за спины вбил невидимый клин глубже, расшвыривая нечисть в стороны и открывая прямой путь к великану-молотобойцу.
Не прекращая реветь, тот и сам торопился навстречу. Гудел раскручиваемый молот. Опасливо отскакивали из-под толстых ног выползни. Звенела цепь.
Не дать ему приблизиться к воинам, думал Клембог, ускоряясь. А там уж как-нибудь…
Бессильно царапали, соскальзывали с панциря, пытаясь задержать, когти. Впустую било железо.
В другой раз, в другой раз.
Он толкнул плечом назойливого латника, и тот, неловко переступив, придавил собой пару дохляков. От росчерка меча закачался, молотя серпами, обезглавленный ловец.
Бух! Молот упал в трех шагах от Клембога.
Дрогнул пол, брызнула каменная крошка, смело подальше мелких тварей.
– Ух! – крикнул оказавшийся рядом Хефнунг. – Как лупит!
– Ты-то куда? – спросил толстяка гауф.
– Куда, куда! Пять кяфизов, между прочим! – сектиль с удивительной для его комплекции грацией увернулся от ржавой железки и раскроил череп ее владельцу.
– Ну, смотри. Слева-справа.
Хефнунг кивнул, и они разбежались к стенам коридора, заставляя молотобойца делать выбор, по кому бить сначала.
Посверк меча, взблеск секиры. Черная кровь на фоне наливающихся красным щитовых полос. Утро. Холодное. Осеннее.
Клембог на мгновение оглянулся – там, за спиной, кипело сражение, и тонкая цепочка воинов держала строй. Выстоят, не дрогнут?
Звенели кяфизы, выли, шипели твари, наваливались, надеясь если не достать когтями или зубами, то задавить массой. Бугрились отвалы мертвечины. Нифельные дымки завивались волосками то тут, то там.
Ольбрум спрятался за выступ, наставил руки.
Знак искрой соскочил с пальцев и огненной стрелой устремился к молотобойцу. Вонзился. Рев великана сотряс воздух.
Молот ухнул в стену, вышибая оконный щит.