Толпа ахнула, как один человек. Сильван понял, что пора заканчивать – даже небольшая потеря крови могла стать роковой. И он узнал все, что нужно.
– Сдаешься? – с усмешкой произнес его противник. – Хватит с тебя?
Сильван сделал непристойный жест, вокруг захохотали и захлопали.
– Ах ты! – Ратоборец рванулся к нему, явно рассчитывая сбить с ног. Сильван мог уклониться, но сейчас падение входило в его планы.
Воин налетел, как буря, ударил его коленом в живот и повалил на землю. Сильван слегка выгнул спину и резко выдохнул, словно удар достиг цели. Но он почти достиг – силы были все-таки слишком неравные, да и рана давала о себе знать.
Ратоборец пытался продавить скрещенные меч и кинжал, подставленные Сильваном для защиты.
– Сдавайся, или смерть тебе!
– Смерть не мне… – пропыхтел Сильван, из последних сил удерживая натиск. – Смерть Корни!
Глаза ратоборца расширились.
– Что?!
– Твой брат… Корни… ты бросил его, когда на вас напали… испугался и сбежал, верно?
Лицо воина застыло. Он подался назад… и Сильван мгновенно приставил острие кинжала к его горлу.
– А теперь сдавайся ты! – Он надавил чуть сильнее, оцарапав кожу. – И быстро, а то отправишься вслед за Корни!
Это был опасный момент. Ратоборцы часто приходили в ярость, услышав свою самую болезненную, глубоко сокрытую тайну из уст чужого человека. И Сильвану ничего не оставалось, кроме как выполнить угрозу – просто чтобы сохранить себе жизнь. Но этот человек показался ему уравновешенным и не склонным к безрассудным выходкам.
Его догадка подтвердилась. Ратоборец медленно, словно в забытьи, отбросил меч и щит и поднял обе руки над головой. Толпа зааплодировала.
– Поединок окончен! – провозгласил наблюдатель. – Всемогущий явил свою волю! Бертран Дэйн, все обвинения сняты, вы свободны!
Вопль бессильной ярости донесся с трибуны обвинителя. Сильван усмехнулся, поднимаясь. Кричи, не кричи, все бесполезно, Круг Правды – последняя инстанция. Если ратоборец подсудимого выигрывал, никто не имел права усомниться в его невиновности. Правда, Сильван считал это заслугой скорее ратоборца, чем Всемогущего, но благоразумно держал свое мнение при себе.
– Как ты узнал?
Сильван обернулся. Его противник стоял на прежнем месте. Плечистая, внушительная фигура словно бы сдулась, усохла, как дохлая лягушка. На крутом, упрямом лбу блестели капли пота.
– Что узнал?
– Про моего брата. Никто не мог рассказать тебе об этом.
В его глазах плескалась такая боль, что Сильвану, как всегда, стало не по себе.
– Слушай, я… это… ты извини, я не специально. Ну, то есть специально, но это как бы не против тебя… я против тебя ничего не имею…
Сильван ненавидел себя в эти мгновения. Какого Темного он оправдывается, зачем все это говорит? Но почему-то не мог остановиться и долго бы еще нес чушь, если бы его не окликнули. Он повернулся и почти побежал на зов, радуясь предлогу прекратить мучительный разговор.
Зажал меч и кинжал под мышкой, стянул шлем. Легкие, темные волосы вились крупными кольцами и под шлемом страшно путались. Он на ходу попытался их пригладить, чуть не выронил оружие и яростно выругался.
– Позвольте мне, мастер Сильван.
Тотчас руки освободились, и он вздохнул с облегчением.
– Ты как раз вовремя.
Роберт Альди чуть заметно улыбнулся. Невысокий, плотный, с грубым одутловатым лицом и маленькими темными глазками, всегда в какой-то неприметной одежде – на вид типичный крестьянин-хитрован, способный в пять минут втюхать свой товар городскому разине. Но двигался он так, словно на пути в любую секунду могло возникнуть препятствие, и он был готов его обогнуть изящным, точным движением. Сильван перенял у него эту повадку профессионального мечника.
Роберту было за пятьдесят, последние десять лет он обучал искусству поединка Сильвана и его старшего брата Дарси. Возраст уже сказывался на его мастерстве – возможно, поэтому он безропотно согласился на не слишком-то почетную роль телохранителя.
Его постоянное присутствие досаждало Сильвану, но он нажил слишком много врагов, чтобы ходить по городу без защиты. И понимал, что его ловкие приемы годятся для Круга, но не для уличной драки.
Они вышли из Круга, и на Сильвана навалились со всех сторон. Его трясли, хлопали по спине, жали руку и снова трясли и хлопали. Он шипел от боли в боку, но старательно хохотал, хлопал по спинам в ответ, отпускал шутки и отвечал на них. Потом сгреб обеими руками ближайших девчонок и так притиснул к себе, что они заверещали.
– Ага, попались!
Девицы буквально повисли на Сильване.
– Полегче, полегче, – в который раз произнес Роберт за его спиной, – он же ранен.
– Ой, Робби, не нуди, – отмахнулся Сильван, – сегодня мой день, девочки! Будем праздновать! Угощаю любого, кто расскажет, как я сегодня смотрелся в Круге! Без исключений! За лучшую историю даю десять пластов!
Вокруг одобрительно заревели, и толпа потащила Сильвана с площади.
Стояла поздняя осень, и каждый день был свежим, как ледяное яблоко в саду на рассвете. Деревья почти совсем облетели, рябина на голых ветках даже на вид казалась горькой.
Сильван любил осень, потому что солнце вставало поздно и добиралось до его постели чуть ли не к полудню. Вот и сейчас он проснулся от мучительного прикосновения бледно-золотого луча к опущенным векам. Закрыл глаза рукой и хотел откатиться в сторону, но оказалось, он уже отполз на самый край кровати. Надо было либо падать на пол, либо вставать, и Сильван нехотя выбрал последнее.
Но едва скинул ноги с постели, как тут же со стоном стиснул голову руками. Череп словно наполнили до краев жидким свинцом. При малейшем наклоне головы свинец давил на глаза и лоб и грозил перелиться через край.
Сильван отнял одну руку и нащупал на столике у кровати бокал с капустным рассолом. Осушил его, хотя желудок яростно противился этому вливанию. Через несколько минут он мог двигать глазами, не опасаясь, что те вытекут из глазниц.
Дверь с треском распахнулась, и на пороге появилась маленькая женщина в синем с золотом платье, таком пышном, что выглядела как девочка, нацепившая без спросу наряд матери. Шпильки с разноцветными кусочками пласта украшали её темные волосы, убранные в высокую прическу.
– Деточка моя! – воскликнула она так пронзительно, что Сильван охнул и сморщился. – Уже проснулся, сладкий?
Не дожидаясь ответа, она влетела в комнату и начала одну за другой задергивать бархатные шторы. В свои сорок пять Линда Матье отличалась напором и энергичностью муравья, который тащит дохлую гусеницу. И Сильван оказывался этой гусеницей чаще других, даже когда не мучился от похмелья.
– Мам, я…
– Гадкий Роберт опять оставил окна открытыми! Невыносимый человек, просто невыносимый! Как он не понимает, что мальчику нужно отдыхать! Поспи еще, детка, бай-бай!
Большая, роскошно обставленная комната погрузилась в приятный полумрак. Но одна только мысль о том, чтобы лечь, вызывала тошноту.
– Не, мамуля, я, пожалуй, встану.
– Встанешь? Ты моя маленькая лань! – Линда приблизилась и потрепала Сильвана по волосам. Исходивший от нее цветочный аромат вполне мог служить секретным оружием в поединке.
Сильван со стоном зажмурился.
– Мам, я умоляю… ну хоть ты!
– О чем ты… ах, это! Ну не ерошься, детка, это слава! Слава! – Госпожа Матье погрозила ему тонким пальчиком. – Главное, о тебе слагают песни, а о чем они – дело десятое.
Она звонко чмокнула Сильвана в лоб, отчего свинец в его голове опасно накренился. Линда Матье все делала со смаком. В ней вообще все было чересчур – черты лица слишком крупные для такого маленького личика, губы яркие и пухлые, карие глаза немного навыкате.
Она унеслась, взметнув юбкой вихрь – у Сильвана даже волосы разлетелись.