Снорре объяснил хозяину, что ему придется остаться максимум на три ночи. Завтра или послезавтра должны подъехать его спутники, а на четвертую ночь он никого уже ждать не будет. Дело не терпело отлагательств. Торчин торопил.
Оставшиеся полдня Снорре гулял по деревне, стараясь подметить всё, что могло выбиться за рамки обыденной сельской жизни. Под вечер он вернулся ни с чем, но в хорошем настроении. Деревня жила своими заботами, и вид пасущихся коров, кудахтающих кур и бегающих за ними ребятишек был как-то по-особенному приятен. Тем не менее, часть домов пустовала, как будто их совсем недавно покинули. Особенно бросалось в глаза, как заросли травой и сорняками сады вокруг покинутых изб.
Постепенно вечерело. Снорре и Гуно уже немного освоились, попривыкли друг к другу и быстро перешли на ты. После ужина они взяли по дымящейся чашке с мятой и вышли их хаты. Дойдя до того места, где река с порога шумно обрывалась вниз метра на полтора, они присели на деревянный настил и свесили ноги над речным потоком.
– Так что с вашей деревней не так, Гуно? Не вижу особых бедствий.
– Да как тут увидишь? Жизнь-то продолжается. Не будешь же плакать по пропавшим-то днями напролёт… А призадуматься есть над чем.
– Над чем же?
– Ну как. Да, считай, пол деревни сгинули. Девки многие пропали. Мужики работящие были, а сейчас кто пропал, а кто и одичал совсем. Ведьмины всё происки, говорю тебе. Одни уже служат им, приносят щедрые жертвы, уходят в болота. Другие, кто победнее, «сокх» пьют. Слыхал о таком, небось.
– Слыхал. – помрачнел Снорре, – В Ларракии эта дрянь быстро распространяется.
По большому счёту именно сокх был главной причиной столь пристального внимания к ведьмам и Культу со стороны верхушки Республики. Это был напиток, похожий на малиновый морс с нотками тины и он был наркотиком. По слухам эссенция была получена несколько лет назад из уникальных водорослей, которые растут только на дне Великого озера Тáйдушо, что на южной окраине Савошских Топей. Люди, принимавшие его, обычно проходили три этапа: в первые месяцы регулярных приёмов сокха человек испытывал необыкновенное чувство единения с окружающим миром, обострялись все чувства, наступала эйфория по малейшему незначительному поводу, человек влюблялся в жизнь заново; затем, на втором этапе, наступала пора возмездия – человек впадал в апатичное состояние, многие уходили в полную депрессию и отрешение от мирской жизни, другие доходили до крайне агрессивных состояний. На третьей стадии у людей начинали появляться признаки необратимости процесса – тёмные с синеватым оттенком выделения. Люди начинали харкать ими, жижица могла течь из ушей или носа. С появлением этих признаков становилось ясно, что подсевшего на сокх уже не спасти. Вскоре человек пропадал. Он просто уходил и больше не возвращался домой. Многие видели, как вконец потерявшие человеческий облик несчастные бродили, бормоча что-то себе под нос, будто бы ведомые какой-то силой. Кто они? Из какого города или деревни? Понять по их виду уже было невозможно. А подойти и спросить – страшно. Но большинство пропадали полностью. Сокх появился на юге Республики около пяти лет назад и начал распространяться приверженцами Культа савошских ведьм. Можно было догадаться, что зелье было одним из способов заработать большие деньги, но Снорре понимал, что за этим стоит что-то более значительное. Особенно непонятно было, куда деваются пропавшие, ведь трупов почти никогда не находят. Лишь немногие возвращались из лесов и болот – бесноватые, одержимые, голодные, вплоть до людоедства, но в большинстве случаев тяжело больных не находили нигде.
– А знаешь, как сокх действует на эльфов? – сощурился Гуно, надеясь хоть чем-то удивить Снорре.
Волхв отрицательно помотал головой.
– Моментально! – заключил мельник. – Они слишком, как это, чувствительны что-ли. Короче, никакого иммунитета против этой заразы. Мы тут с Ливеллией не то чтобы бок о бок, но недалече – много слышим. Говорят, сокх и там по деревням ходит. Куда только смотрят их маги-теурги?
– Не знал. А на бородатых не испытывали? – усмехнулся Снорре.
– Гномам хоть бы хны. Они этот сокх ещё бараниной закусят да пивом зальют.
На глубине реки под ними блеснул пятнистый бок форели и снова пропал в водорослях.
Хозяин мельницы вздохнул и долгим взглядом смотрел на закатное солнце, розовым и алым играющее с волнами Бравки. Берега медленно темнели. Тени от деревьев становились всё длиннее, пока вконец не слились с наступающей темнотой.
– С женою мы давно разошлись… Ушла из деревни. К другому. Жили с дочей. Растил её. Учил её, как хозяйство вести. Умная девка была, за помолом следила: ведь много зёрен подашь на жернова – мука крупной выйдеть, мало подашь – можно и «сжечь» – перемолоть то бишь. Потом и просевом занималась. Умелая…
Снорре молчал, давая договорить мельнику. Понятно было, что дочки рядом уже нет. Волхв понимал, что конец у этой истории печальный.
– Не стало её пару годков назад. Как Культ пришёл, так сразу многих мы потеряли…
Гуно замолчал и отвернулся, а Снорре не стал расспрашивать о подробностях.
В тот вечер Снорре видел, как хозяин поднимался на небольшой холмик на берегу реки, где стояла поминальная семёрка в честь Семиликих, какие ставили в память об ушедших в другой мир. На верхней жёрдочке семёрки покачивалась уже почти выцветшая тряпичная кукла и, как показалось Снорре издалека, колты – девичьи подвески округлой формы.
Стало уже совсем темно, когда Гуно вернулся и проводил гостя на второй этаж мельницы, где была разложена низенькая кровать, специально поставленная здесь для гостей – в основном тех, кто приезжал за мукой из других деревень.
Снорре немного почитал прихваченный с собой труд Дориана Норгвильского «Об искусстве слежки» и вскоре задремал под шум журчащей воды.
***
Он проснулся от того, что почувствовал несильный толчок в бок. Несильный, но как оказалось, достаточный, чтобы волхв чуть не свалился с края кровати. Он успел опереться рукой о пол. По скрипучим доскам еле слышно протопали шаги, и Снорре успел обернуться, чтобы увидеть, как контур белой высокой фигуры скрылся за мельничными жерновами. И хоть шум от реки и работающих жерновов был достаточно сильный, волхв успел обострить слух, чтобы различить, куда побежал ночной гость. Больше посторонних звуков не последовало. Он сел на кровати, свесив ноги. Наэлектризованные волосы на руках, лёгкие покалывания в кончиках пальцев и неожиданный холод в помещении дали Снорре повод призадуматься: «Так-так. Кто это тут балуется?» Оглядевшись, чародей увидел на краю кровати и на полу мучной порошок, а пройдясь немного по просторному второму этажу, он заметил и едва намеченные следы.
«Мельничный! – Снорре удивился не столько наличию духа, сколько его силе и своим ощущениям. – Так просто выйти из тонкого мира, толкнуть меня и быстро скрыться!? Хм. Должно быть старый, очень старый и мощный дух. Наконец-то повезло!».
Молодой чародей давно не встречал действительно сильных духов и, конечно, при первой же возможности хотел снова попытаться приручить его – сделать своим духом-оберегом или духом-покровителем. В голове у Снорре лихорадочно замелькали способы вызвать и привязать духа, которыми он пользовался раньше, но все они были никуда не годны: «Так, если не получалось с более слабыми, то уж с этим точно не пройдет. Думай, Снорре, думай!!!»
Он немного походил взад-вперед. Облокотился на подоконник открытого окна, выходящего на реку и другой берег, поросший ивами. Вдохнул свежий ночной воздух. Вдали ухнула неясыть. «Ладно, завтра почитаю, что про это пишет Фоки Эдвинетт. Прям, как чувствовал, что надо было захватить пару книг по теме, – заулыбался себе Снорре и, натягивая одеяло под подбородок, снова растянулся на кровати. – Нет, ну, а быстрый же, засранец…Ммм, надо его подкормить, что ли…» Спустя пять минут он захрапел. В дальнем тёмном углу взвилась мучная крошка, и во тьме медленно открылись зелёные, немного печальные глаза. Волосинки на руках и голове у Снорре снова начали подниматься, но он крепко спал.