– Да я и так уж тороплюсь, – сплюнул Рёрик. – Еще годик на их вареве – и я уже не смогу никуда бежать, даже если меня об этом попросят…
– Умышленно так кормят, чтоб сил нам меньше оставалось, – предположил Сверре. – Знаешь, тот бедолага рассказывал, что его работать заставляли. Мы вот с тобой тут сидим в бездействии…
– Я б теперь что-нибудь поделал, – Рёрик уже, и правда, был готов к труду. Безделье оказалось неожиданно мучительным.
– Да не, ты погоди. Думаешь, нас воду заставят носить или дрова колоть? Это слишком прекрасно. Вот бедолага говаривал, на самый гнусный труд его приневоливали – нечистоты убирать заставляли с зари до заката.
– Не боись, нас не заставят…– хмыкнул Рёрик.
– Это почему? – удивился Сверре.
– Потому, что мы слишком для них опасны. Даже ты со своей изломанной рукой. Нечистоты убирать, это, конечно, не секирой махать, но тоже неизвестно, чем увенчается…Нас работать заставить – это все равно что к воротам подвести и открыть их…– усмехнулся Рёрик.
– Это ты прав…Коли бы мне сейчас только наверх из этой ямы выбраться, да так чтоб несвязанным быть…– мечтательно протянул Сверре. – Я бы уж там нашелся, как стрекануть…Ох, еще б и королевскую дочку успел умыкнуть…– расхохотался мечтательный Сверре. – Знаешь, я ведь уже давно с бабами кое-как…Привык все наспех. То там я, то сям, не до заигрываний мне, времени нет…Хорошо, если, вообще, поймаю какую-нибудь бабенку более или менее смазливую. А тут, представь, из Царьграда вернулся, к жене бегу со всех ног…Ни еды, ни воды мне не надобно с дороги, только она одна у меня на уме! Хватаю ее ненаглядную…А она орать во все горло…
– Чего это она?!
– Да то! Разозлилась, что сразу юбку ей задрал, – прыснул смехом Сверре. – Видите ли, поцеловать забыл, поговорить и всякое такое…А я, и правда, уже отвык от нежностей подобных…
В следующий раз когда отодвинулась доска, над ямой показался орлиный профиль сурового стражника.
– Эй ты, с худой десницей, – позвал стражник Сверре. – Поднимайся сюда…
– Зачем? – поймав здоровой рукой колыхающуюся лестницу, выкрикнул Сверре.
– Вылезай, сказано тебе, треклятый! – гаркнул страж.
Без Сверре в яме сделалось совсем скучно. Рёрик хотел поспать, но свалившаяся на него мышь, прогнала сон. Придавив полевку, Рёрик поднял голову и постарался определить время суток. Сквозь щели между досками не поступало света, не слышалось голосов и шагов. Стало быть, ночь. А Сверре все нет.
Наутро ничего не изменилось. Котелок с отвратной жижей, плоская обгрызенная ложка и моська косого стража.
– Кривой, где Сверре? – полюбопытствовал Рёрик. Но страж не отвечал, а только молча спускал на веревке еду. – Оглох?! Сосед мой где? Ответь, будь так добр. А взамен я расскажу, что делал с твоей сестренкой в тот день, когда ты прятался от меня в лесу…
– Четвертовали его! Вчера еще! – сорвался страж. – И у меня нет сестренки!
– Ах ты ж, черт. Ну, значит, это была твоя мамка! – издевательски вывел Рёрик. – Я особенно не вникал, не до того мне тогда было. Но дюже на нее ты похож. Хотя нет, она краше, конечно…
– Заткнись, нелюдь! – завопил молодой страж. – Или я…
– Ну-ну, чего ты разгневался? Мы с тобой аки родственники теперь, – Рёрик паскудно рассмеялся. – Полагаю, можешь меня батюшкой теперь называть…
– Подлец! Негодяй! Ты ответишь мне за все! – молодой страж уже много дней сносил всякого рода унижения, выплескиваемые из этой ямы. И никакие методы не могли заткнуть рот заключенного попросту потому, что в отношении него были даны особые указания. Его было велено кормить и поить, а также позвать ему лекаря, если он вдруг заболеет. Вероятно, король желал продлить мучения своего узника, который, возможно, был еще нужен для чего-то. – Ты за все поплатишься!
– Я уже сотню раз слышал речи, подобные этой. Дальше бахвальства заячьи душонки вроде тебя обычно не идут…– зевнул Рёрик нарочито громко. И тут ему на голову свалилась какая-то дощечка, скользнула по волосам и шмякнулась на землю. Он поднял вещицу и оглядел. Это оказался овальный деревянный спил, вероятно, с небольшой ветки. На нем было изображено чье-то лицо. – Ты что-то обронил, кривой…
– Что? – страж растерянно прижал ладонь к запазушке. Он только сейчас понял, что наклонился над ямой слишком сильно. Портрет любимой, который стоил немало, но был больше дорог его сердцу, теперь валялся где-то на дне грязной ямы. Страж стал в ужасе всматриваться в полумрак, где Рёрик как раз разглядывал находку. – Отдай немедля. Положи в котелок!
– Чего за побрякушка? – поинтересовался Рёрик, делая вид, что рассматривает портрет. – Баба твоя?
– Не твое дело! Я сказал, безотложно положи в котелок!
– Понятно…И что, она из той же горемычной деревеньки? Надо при случае навестить и ее. Ну после твоей мамки, разумеется. Я не привереда, мне любая сойдет…А эта вроде пригожая…
– Заткнись, охальник! – вопил молодой страж, который совсем выпустил из памяти то, что портрет имел с оригиналом самое отдаленное сходство, приметное только истовому поклоннику. – Верни вещь! Тотчас положи в котелок!
– Ну прямо «тотчас». Спустись по лесенке да и забери у меня, коли ты такой могучий, – оскалился Рёрик.
– Я приказал тебе вернуть вещь! – молодой страж уже совсем утратил самообладание, руки его тряслись от гнева и обиды.
– Пошел вон отсюда, слабак. Спать буду. С твоей зазнобой в обнимку.
Молодой страж разверещался столь громко и возмущенно, что Рёрик даже перестал разбирать его слова. Казалось, отчаянный влюбленный сейчас повалится в яму вслед за утраченным портретом, поскольку он вновь накренился, словно ива над заросшим прудом. И тем не менее он был избавлен от досадного падения рукой все того же стражника с орлиным носом.
– Не разговаривать с ним, чего бы он там ни плел! – рявкнул старший на младшего.
– Но он…– начал было молодой страж.
– Все! Больше ни слова! – гаркнул старший. – Еще раз обратишься к нему, и я прикажу тебя выпороть!
Когда яму вновь загородила доска, Рёрик с досадой повалился на свою лежанку, отшвырнув в сторону портрет незнакомки. Не такого исхода он ожидал, бессчетное количество дней допекая самого юного и впечатлительного своего сторожа.
****
В яме было сумрачно, сыро и холодно. Сверре так и не вернулся. Переловив мышей и крыс, Рёрик проспал весь день. И, как это обычно с ним бывало, положение стало выправляться в тот миг, когда все надежды уже пошли на убыль. С наступлением ночи послышались голоса и грохот отодвигаемой в сторону доски.
– Достанем этого висельника и поучим его прилежанию, – грозил чей-то яростный глас наверху.
– А если вернется Жано?! – беспокоился второй голосок, который, как различил Рёрик, принадлежал влюбленному стражу.
– Жано пошел спать, вернется только к рассвету, – пояснил третий невозмутимый голос, в котором были трезвость и расчет. – А до восхода мы с этим твоим наглецом давно закончим, там делов-то на мгновение…
Поправив ремень и обувь, Рёрик спешно пустился на поиски портрета, выведенного рукой мастера на спиле. Оказалось, что изображение валялось возле лежанки Сверре, и Рёрик поднял его из грязищи в тот последний миг, когда сверху уже сбросили веревочную лестницу.
– Вылезай, мразь, – приказал яростный глас.
– Иду, – с готовностью отозвался Рёрик, воодушевленно поднимаясь по лесенке.
Как и предупреждал Сверре, наверх было лучше не высовываться без веских причин. Не успел еще Рёрик окончательно выбраться из ямы, встать на ноги и расправиться, как тут же получил по лицу чьим-то башмаком, благо, не деревянным.
– Да погоди ты, – утерев выступившую кровь со ссадины на лице, Рёрик поднял вверх руку.
Было темно и ветрено. Луну и звезды съела прожорливая туча. Лишь костер в нескольких шагах от крыльца, то и дело грозящий затухнуть, давал тусклое освещение. И все же присутствующие разобрали в руках узника портрет, из-за которого все началось.