Что, страшит о подлинном догадка?
А не ври, кривясь и мельтеша.
Древнее оружие, рогатка
Бьёт без шума. Режет без ножа.
На медведя хаживали с нею,
Всаживали в землю и змею.
Вспомню, и от счастья сатанею,
Первую рогулечку мою.
Вытянешься где-нибудь на вышке,
Стрункою подрагивашь весь —
Низенько порхают воробьишки,
Голубей распахивает высь.
***
Сумасшедшая, дурочка! Я человек, или нет?
Что же ты ссоришься? Да не молчи ты с дивана!
Плюнь в потолок, наконец, иль напейся из крана,
Иль сошвырни со стола хоть пригоршню сырую монет.
С улицы, да. Да, с друзьями зашёл в магазин.
Да, за здоровье и прочее. Но не убил же старуху!
Время такое. Завоешь – ни слуху, ни духу.
Глухо, как в танке. И так много лет, много зим.
Надо ж не спятить. А ты уже это, учти,
Тронулась, кажется, малость вот тут, в одиночке.
Плюну, сбегу, отсижусь в диогеновой бочке…
Ссорься, пожалуйся. Только не молча, кричи.
СУМАСШЕДШИЕ ДЕРЕВЬЯ
Когда белого снегу пожалела зима,
Когда жёлтыми зубами заскpипела тpава,
Деpевья в саду сошли с ума,
И с пpоклятьями их побpосала листва.
Забегали по саду деpевья голые,
Кpужились, гонялись за своей листвой,
Скpипели, хватались pуками за голову,
Качались, кpичали «Ой!..»
А листья летели бог весть куда,
И пpисели на коpточки бог весть где,
Разболтались с лягушками из пpуда
И стали жить на болотной звезде
Жёлтыми лягушками в квакающей воде.
Пузыpилось и пучилось там иногда
Болото, квакающая вода.
Ведь недаpом однажды какой-то поэт
Возопил, что воды на земле уже нет,
Есть вода чтоб над ней по ночам колдовать,
Есть вода чтобы детям её целовать,
А воды, для того чтобы в ней пpоживать
Потихоньку пpостыл и след.
Лишь деpевья коpнями увязли в земле…
И дождались белой воды их коpенья.
Потому, что они очень готовились к зиме,
Сумасшедшие, стаpые деpевья.
***
Счастливые люди сидят в электpичке.
А мы сигаpеты изводим и спички,
Изводим в кваpтиpе денёк по пpивычке,
А в той электpичке… о, в той электpичке
Счастливые люди сидят с pюкзаками,
Фасонит охотник пеpед pыбаками
Тугими pемнями, литыми куpками.
А те удилищами и поплавками
Фоpсят пеpед ягодниками, гpибниками…
Поляны мелькают в окошке вагонном.
Леса возникают за тем пеpегоном,
Где мы, как счастливые, добpые люди
Назло табаку, алкоголю, пpостуде
Когда-то сходили и в лес пpоникали,
Ложились в тpаву, к pоднику пpиникали,
И счастливы были, хотя не искали…
А ныне мы ищем высокого смысла,
Пытаем слова, исповедуем числа,
Всемиpного счастья уныло алкаем,
И сами тpопу себе пеpебегаем…
А в той электричке, зелёной, как юность,
Нет смерти, есть август, июль есть, июнь есть, —
Вернуть бы, догнать бы, рвануть бы у склона,
Схватить бы за хвост, словно ящерку…
Словно
Зеленую ящерку…
***
Сырой, прогорклый юморок.
Что ж, провожу давай.
Глядишь, счастливый номерок
Подсунет вновь трамвай,
И вновь – почти везение,
Весеннее почти,
И – дождичек рассеянный
Под зябкие плащи,
И – фонаря качание
Над зябнущей душой,
И – поцелуй нечаянный,
Негаданный, чужой…
Путями полуночников,
Простившись со смешком,
Давай, вдоль остановочек,
Таким былым пешком!
Ничейные, случайные
Никчемные дела…
В билетики трамвайные
Удача уплыла.
САГА О ПОТЕРЯННОМ НОСКЕ
СВЕТОВОЙ КРУГ
Цепочка стихотворений
ЯНВАРЬ
ФЕВРАЛЬ
Ну что ему нужно? Внимание – раз.
А главное, чтоб узнавался он, то есть,
За ним, понимаешь, глаз нужен да глаз,
Не то прохудится, неслышно, как совесть.
Погодит, негодит, блеснул – и зачах,
Февраль, что почти или чуть ли не март уж,
Он вырос, раздался в сомненьях, в плечах,
Вниманье ему по плечу, понимаешь?
А байки его чудо как хороши!
Он с веточки снежным лучом почудачит,
Навешает, как говорится, лапши,
Три раза на дню приключит, околпачит.
Вот кость его деревом стала уже,
Немного ещё – похромей, посолидней,
Постарше, он сядет соломенным сиднем
Один на веранде, с тоской на душе.
Тогда не узнаешь, и не подступись.
Он палкой тебе суковатой, с оттяжкой
Из листьев хватит!..
Живи, торопись,
Пока он коричневой машет рубашкой.
МАРТ
АПРЕЛЬ
МАЙ
ИЮНЬ
Высок, в рубашке голубой,
Он опьянён самим собой,
Как тенор в белом свете ламп,
Распахнут настежь похвалам,
Насквозь пронизан синевой,
Зализан вьющейся травой.
И зной, и страсть, и хмель, и вьюн,
Как в стон, впиваются в июнь,
Как в юношу, покуда юный,
Уста цветущих, пылких лгуний,
Пока высок, пока горяч
И знак таинственных удач
Сулящих небо на земле,
Ещё начертан на челе,
Знак обещаний,
Невозможных
Во днях прохладных и тревожных.
И пусть солгут уста, персты,
Они же смертны и просты!
Лишь отцвели, глядишь. к Июлю
Их сёстры гибкие прильнули.
ИЮЛЬ
АВГУСТ
СЕНТЯБРЬ
ОКТЯБРЬ
пятерниРукаНОЯБРЬ
Стрелками злых холодов, точно усами, задвигав,
Входит Ноябрь, как в некрополь, в прямой индевеющий сад,
Часы продолжают учёт умирающих маленьких мигов,
А белые стены спокойно четыре молчанья хранят.
Оторопь сирой листвы. Леденеют железками грима
Вмёрзшие в лужи доспехи Золушек и Королей.
Светят седые глаза окончательно и необоримо.
Стынет на синих губах глагол перерытых ролей.
Песня! Октябрь золотой!.. Позаметало долины,
Белой страной Декабря луч поутру опушон,
Круговращенью времен, где погребены исполины,
Быть иль не быть, пустячок, ну конечно же Быть, возражён.
Грозно и грузно гремя, отбродяжит Ноябрь по надгробьям
Цинковых лат костюмерных, брошенных в грустный черёд,
И, подгребя к Декабрю, золотым музыкальным подобьем,
Вслушайся в ключ, разомкнёт дверцу в Солоноворот!
Все повторится, глагол
Быть
В тысячный раз проспрягают,
В прямоугольном саду затрепещут соцветия рук…
Стрелки морозных лучей световой горизонт обегают.
Белые стрелы ветвей упираются в солнечный круг.
ДЕКАБРЬ
МЕРЦЕДОНИЙ
СИРЕНЕВЫЙ БУЛЬВАР
Сирень опять цветёт, сирень одолевает,
Сиреневый туман, сиреневый пожар,
Сиреневый бульвар под нами проплывает,
Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар!
Всего лишь раз в году, всего один лишь месяц
Бушует над Москвой, так яростно нежна,
Вся в пене кружевных, раскрепощённых месив
Созвездий, листьев, крон цветущая весна.
И мы плывём по ней, нас жарко омывает
Кипенье пряных волн, входящее в разгар,
Сиреневый бульвар под нами проплывает,
Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар.
Щемящие слова из юности повеют,
И песня зазвучит, и дальнюю грустцу
Навеет вдруг сирень, звезду склоняя ветвью
И наклоняя гроздь душистую к лицу.
Звезда горит всю жизнь, звезда не убывает,
Бессмертная сирень цветёт, как Божий дар,
Сиреневый бульвар под нами проплывает,
Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар.
***
Сквозь инфракрасный луч стихотворенья
Шатнутся вдруг, как бурелом сирени,
Какие-то косматые миры,
Их нет в помине в звёздном каталоге,
Но все они со мною в диалоге,
И я не знаю правил их игры.
Что это? Морок, блажь, припоминанье
Того, что было где-то в мирозданье,
Прапамяти размытые слои?
…песок… щепа… сырой туман у речки…
Обмылки тулов глиняных… сердечки…
Забытые зверушки… человечки…
Я не был здесь. Здесь все они мои.
Миры дурманят. Зыблются в тумане
Огни былой любви, восставших знаний,
Свидетелей бессмертья моего.
Но лишь угаснет луч стихотворенья,
Вновь за окном лишь заросли сирени.
И здешний мир. И больше ничего.
***
Снега пласт то сед, то рыж.
Остров зимнего забвенья.
Ржавы два сквозных раненья,
Раны прошлогодних лыж.
В лесопарке шум и гам,
Танцы и частушки пылки.
Чьи порожние бутылки
Катит склон к моим ногам?
Я не знаю. Ты права,
Одиночество чудесно.
Объясняться неуместно
Как белела голова.
СОНЕТ, РАСШАТАННЫЙ ЗУБНОЙ БОЛЬЮ
САД КАМНЕЙ
(Венок сонетов)
«…длинные деревянные скамьи ступенями спускались к дворику, усыпанному белым песком. Из песка торчали разные, большие и малые камни, разбросанные как попало. На скамьях сидели люди и взирали на камни. Некоторые присаживались на несколько минут, потом бесшумно уходили – бесшумно, поскольку обувь снималась у входа в храм. Переговаривались шепотом,