С того дня, как он вытащил из сейфа старушку «Берету», он стал охотником. С тихими, неслышными шагами, крепкой рукой и острым взором. К тому же у него было оружие. Его руки ласкали его, его тело носило его по городу, его глаза высматривали ему жертву и мишень.
Он был словно одиноко бродящий в поисках добычи волк. Иногда ему казалось, что у него стали волчьими уши, что они приподнимаются, услышав хруст павшей ветки под ногой жертвы, а глаза его при этом расширяются во тьме и вбирают в себя последние крохи лунных отсветов, а руки-лапы пальцами-когтями впиваются в вороненый металл оружия.
Он знал, что «Беретта» при этом тоже дрожала в предвкушении жертвы. Или то была только дрожь его рук-лап? Сейчас он был охотником, он держал в руках смертоносное оружие и оно водило из стороны в сторону своим вороненым жалом в предвкушении скорой и неминуемой добычи, истекая кровавой слюной. А три стрелы, летящие сквозь три круга, изображенные на рукоятке пистолета, были гарантией того, что другие, маленькие и короткие смертоносные стрелы-пули летят туда, навстречу своим обреченным целям.
Стэн то и дело гладил темную сталь пистолета и при этом улыбался. Это была улыбка радости за своего верного друга, единственного друга, который всегда с ним и который не подведет.
Еще в раннем детстве Стэн любовался этой удивительно красивой машиной, хотя отец и не любил, когда сын пялился на его служебный ствол. Но как было удержаться мальчишке, когда он видел совсем рядом, а не где-то в кино или там по телевизору, настоящий пистолет.
Потом уже, когда Стэн повзрослел, отец научил его стрелять, хотя для этого Стэну пришлось долго его уговаривать.
– Не дело гражданским палить из таких вот пушек, – ворчал отец, глядя на то, как его сын все лучше и лучше овладевает наукой меткой стрельбы.
Ничего не было удивительного в том, что мальчишка, заворожено глядевший некогда на темную матово-черную и почти не блестящую поверхность пистолета, навсегда полюбил его, как любит оружие всякий мужчина, сколько бы лет ему не было отроду.
А если учитывать, что пистолет почти незаметно можно было носить где-нибудь во внутреннем кармане пальто или куртки, не цепляясь за одежду благодаря скругленности граней, то такое сочетание компактности, мощности и высокой кучности стрельбы делало эту машину едва ли не уникальной, хотя и весьма устаревшей. Впрочем, выбирать Стэну не приходилось.
По мужской линии Стэн был родом из Техаса. Поэтому и любовь к оружию у него была в крови. Его отец в молодости покинул родной южный штат в поисках лучшей жизни, пока, наконец, не осел в Лос-Анджелесе, где вскоре женился и родил его, Стэна Вудворта Джеккинса.
Стэн еще застал в живых своего деда, здоровенного бугая с лихо закрученными полями стетсона, в высоких видавших виды сапогах со шпорами, с неизменной сигарой в зубах, разъезжающего на допотопном огромном «Кадиллаке» с присобаченным спереди вместо когда-то отвалившегося бампера грубо отесанным бревном.
Отец Стэна внешне не был похож на деда, он был меньше ростом, с небольшими руками и вовсе без техасского акцента. Однако такой же размашистый, лихой и бесстрашный, как и его отец.
Стэн в чем-то походил на своих предков по мужской линии: любил оружие, имел достаточно независимый и твердый характер – все-таки он был, как тут ни крутись, с примесью техасской вольницы, к тому же обожал как все в его роду здоровущие сигары, ничуть не смущаясь тем, что они были кубинские, то есть с вражеской, по существу, территории.
А что касается оружия… нет, оно тоже было ему по нраву, но вот охотиться как отец и дед, он не любил. Он вообще был более мирного нрава, скорее всего в мать, полуфранцуженку-полуангличанку, воспитанную в консервативной, благополучной семье.
Мать не очень благосклонно относилась к тому, что Стэн увлекся стрельбой. Отец тоже не был от этого в восторге, говоря время от времени Стэну, что сейчас вовсе не времена Дикого Запада и что с его, Стэна, способностями, надо непременно поступать в колледж. Впрочем, Стэн и сам этого желал, поступив туда с первого же захода. Сделал он это вовсе не из-за того, что к этому его подталкивали родители, а потому что сам любил науки и учебу как таковую. К тому же прекрасные математические способности, феноменальная память и упорство вкупе с умением отлично ладить с людьми и преподнести себя в нужный момент в самом выгодном свете, сделали его карьеру быстрой, легкой и блестящей.
Но пистолет был для него тоже частью жизни, важной частью, ибо он, еще не зная о том, какие испытания выпадут на его долю, нутром чувствовал, что эта красивая смертоносная машина еще очень и очень ему пригодится.
Научился он стрелять быстро, впрочем, это было не удивительно, ибо он всегда схватывал все на лету и почти не требовал ни в чем повторения. Да и пистолет как нельзя лучше был приспособлен для своего прямого назначения – вращающимся при каждом выстреле вдоль продольной оси стволом выталкивать из себя пули и метко слать их в нужную его хозяину цель. «Беретта» была отличной машиной, к тому же у нее практически не ощущалось отдачи при выстреле, это было тем более удивительным, что стреляла она пулями крупного, сорокового, калибра.
Стэн благодарил Всевышнего за то, что послал ему такого верного и надежного спутника и друга. Точность стрельбы у «Беретты» была превосходной, такой же была и надежность – за многие годы пистолет ни разу не отказал. А если учесть, что основные ее детали были выполнены из нержавеющей стали, то не было ничего удивительного в том, что он при хорошем уходе и бережном отношении к себе дожил в целости и сохранности до нынешнего времени, когда в моду повсеместно вошли все эти плазмострелы, моментально вытеснив повсюду остальное оружие. Нет, конечно, выброс раскаленного сгустка плазмы ничего хорошего противнику не обещал, но пока мощнейший плазменный заряд накапливался, а длилось это секунды три-четыре, Стэн успевал бы за это же время выпустить во врагов чуть ли не половину магазина. Вот и считай что лучше – один-единственный, пусть даже и сверхразрушительный выстрел, или полдюжины кусков свинца, летящие тебе в башку. Ведь этот сгусток плазмы надо было еще успеть выплеснуть, к тому же не промахнуться. А на расстоянии в 50 ярдов о точности выстрела из плазмострела говорить, в общем-то, не приходилось, учитывая его вес и сильную отдачу. Хотя, конечно, не приведи Господь под эту плазменную хреновину попасть – обуглишься как головешка, так что останется от тебя разве что горка пепла и углей…
Вот так и сложилось в его жизни, что Стэн сделал ставку на старого, пусть и вышедшего из моды друга и защитника, а не на все эти новые виды оружия, хотя возможно, мнение это было у него чисто субъективным. Ну и пусть, по крайней мере, рукоятка, сделанная по заказу из орехового дерева, лежала сейчас у него в руке, а плазмострел… где ж его носить под пиджаком, курткой или пальто, такую здоровущую хренотень.
Жаль только, что ему приходилось пользоваться глушителем – звук выстрела был слишком тихим, но все равно отзывался в его сердце гулким эхом.
Он жадно, по-волчьи жадно принюхивался к чужому страху. Он привык, что жертвы его пахнут пронзительно-ярким ужасом. О, какое это было благоухание! Главное, что он, Стэн, не пах страхом. Он пах порохом, как пахло порохом орудие его возмездия, пахло чуть приторным специфическим запахом прошлого огня, ласкало слух звуком поворота ствола вокруг своей продольной оси. Этим коротким ходом ствола назад происходила невидимая снаружи работа перезаряжания смертоносными жалами патронов. И чем чаще был слышен этот звук, тем сладостнее было у Стэна внутри: еще один, еще один вычеркивающий росчерк авторучки, еще одним зашифрованным именем в списке становилось меньше.