Он, Стэн, поменялся с ними местами. Теперь он стал охотником за чужими жизнями, предвкушая выплески чужой крови. Теперь он ждал их, искал и находил. Находил тех, кто мнил себя владыками судеб других людей, тех, кто упивался кровью и страхом жертв. Теперь настал его, Стэна, черед…
Первого из семерых он выслеживал долго. И когда увидел его из своего убежища, которое давно готовил и обустроил, то от волнения и нетерпения выхватил «Беретту» чуть раньше времени: до первого в списке оставалось каких-то десять-одиннадцать ярдов.
Стук его сердца так сильно отдавался в ушах, что казалось, будто вся улица слышит его. Он, конечно, прикрыл бы сердце руками, чтобы оно не звучало так громко и неумолимо, не выдавало его, но руки как назло были заняты «Береттой».
Враг его был сильно на взводе. Но когда увидел его, держащего пистолет и прицелившегося, оторопел и протрезвел с такой быстротой, что успел вскрикнуть, развернуться и стремительно броситься прочь, прочь от смерти.
Но холодное черное дуло повернулось к убегающему человеку и радостно выплюнуло кусок смерти. Отдача была у пистолета как всегда маленькая. Чувства и эмоции сжались в комок где-то глубоко внутри Стэна, и только мозг его наблюдал, как молекулы времени слившись с молекулами пули, стремительно догоняли убегающую спину и голову, закончив последнюю песню обреченной человеческой плоти звоном разбитого вдребезги зеркала жизни.
Спасибо отцу, который научил его отлично стрелять, а ведь тогда все это было для него только игрой, только забавой…
Пули рвали тело обреченной жертвы, вгрызались в него словно маленькие адские сверла, вырывая вместе с плотью и кровью заскорузлую огрубевшую душу…
Едва пули достигли цели, как человек повалился прямо перед собой, теряя по дороге к земле остатки черепной коробки и того, что с натяжкой можно было бы назвать сейчас мозгом. Стэн быстро огляделся, подскочил к лежащему на земле человеку и, увидев, что все кончено, вдруг обессилил и прислонился к стене: ему стало по-настоящему дурно, ведь он только что убил человека. Он вовсе не любил убивать, но сейчас он уже не мог повернуть назад.
Едва придя в себя, он спрятал пистолет во внутренний карман куртки и быстро пошел прочь.
Чуть не упустив свою первую жертву, Стэн стал осторожнее. И дышал осторожно, чтобы никто не услышал. Даже он сам.
Он крался под прикрытием ночи по дворам, сливаясь с черными тенями, странно переплетающимися с домами. Он по возможности бесшумно скользил вдоль заборов, оград и стен, быстро перебегая через освещенные участки дорог, предварительно долго осматриваясь вокруг и все равно болезненно ощущая свою незащищенность перед светом.
И снова стоял, то в подворотне, то в темных зарослях кустарника, растущего в обычном городском дворе. И его почти не было видно, сколько ни присматривайся. А в руке у него, согретая его ладонью, ждала своего часа его подруга-смерть, дарящая избранным последние яркие обрывки жизни. Или смерти. Это смотря по тому как на все происходящее посмотреть.
Удобно выполненная рукоятка пистолета обеспечивала Стэну полный контроль и точность прицеливания. А самодельный тщательно сделанный глушитель делал выстрелы похожими на несильное хлопанье в ладоши или на то, как вылетает пробка из бутылки. Пах, пах и третий, последний хлопок – в голову.
Всё.
Еще одно вычеркнутое имя из длинного списка.
Списка, который день ото дня уменьшался.
И что самое странное: он не чувствовал при этом никаких угрызений совести… впрочем, как и особого удовольствия от содеянного. Это было как хождение на работу. Так нужно и всё. И когда он понял, что не получает от свершившегося правосудия никакого удовлетворения, то объяснил себе это следующим образом: слишком мало предыстории, слишком короток путь от обнаружения цели до ее уничтожения. И он решил играть в открытую, чтобы увидеть, наконец, глаза своих жертв, чтобы напиться этой отравой их животного страха перед неумолимой и скорой смертью.
Поэтому следующую жертву он выманил, оглушил и увез подальше в заранее облюбованный и давно уже заброшенный хлев. Оставив там связанного человека, он вернулся к машине и огляделся. Но никого не было не только поблизости, но и вообще где-нибудь. И тогда он успокоенный вернулся назад, в хлев, чтобы попытаться получить настоящее, несуетное удовольствие от казни.
От удара его ноги дверь хлева распахнулась настежь. В нос шибануло густым, затхлым воздухом, каждый глоток которого был омерзителен. Для других, но не для него, ибо он, наконец, получил возможность не спешить и всласть насладиться самим процессом.
Через наглухо закрытые ставни в помещение еле пробивался свет. Стэн достал фонарь и осветил лицо шумно дышащего человека. Тот лежал со связанными руками на вонючем полу и что-то мычал, бешено вращая глазами. И еще он звал и звал на помощь. Совершенно напрасно, надо сказать, потому что никто ему, конечно же, не спешил помогать.
– Говори, сволочь, где Рестон? – поинтересовался Стэн у лежащего на полу человека.
Рестон был следующим в его совсем уже коротком списке.
В ответ лежащий на полу промычал нечто нечленораздельное. Еще б ему не мычать – рот-то был заклеен изолентой. Стэн для разминки пнул его по ребрам.
– Ты мне всё расскажешь! – рявкнул он.
Расскажет, конечно, куда ж он денется. Но позже. А пока эта, как ее, психологическая обработка. Он вынул небольшую бутылку и допил оставшееся в ней содержимое, чтобы отбить этот тошнотворный запах, что не выветривался из хлева никакими ветрами. Пустую бутылку он запустил лежащему на полу в голову, но тот увернулся, и бутылка разбилась о стену. Осколки оцарапали пленнику щеку, из царапин медленно потекла кровь.
– А ты верткий, хоть и дурак, – усмехнулся Стэн, нагнулся и сорвал изоленту со рта лежащего человека.
– Слушай, тебя ведь Джольсино прислал, да? – отчаянно заговорил тот. – Так ты скажи ему, что я на той неделе верну весь долг, до цента. И еще сверху прибавлю.
– Не знаю я никакого Джольсино, – сказал Стэн.
– Как не знаешь?! – опешил пленник. – Тогда чего тебе от меня нужно?
– Адрес Майкла Рестона.
– Господи, да стоило меня сюда за этим тащить!
И лежащий на полу человек тут же сообщил Стэну нужный ему адрес.
– Ну, всё, развяжи меня, и разбежимся в разные стороны, – сказал он, едва Стэн услышал то, что хотел.
– Вообще-то я не сторонник насилия, – сказал он.
– Я давно заметил, что именно это принято говорить, когда собираются сделать человеку очень больно, – заметил лежащий на полу человек.
– Точно! – рассмеялся Стэн. – Как в воду глядишь.
С этими словами он достал «Беретту» и стал навинчивать глушитель.
– Господи, да за что?! – испуганно закричал лежащий под ним человек. – За что?!
– Помнишь пригород Бостона, где вы убили женщину и ребенка? Их звали Эмили и Сьюзан Джеккинс. Помнишь таких, а?
– Ну, помню, – отозвался пленник.
– А знаешь, кто я?
Лежащий на полу отрицательно помотал головой.
– Так вот – перед тобой Стэнли Вудворт Джеккинс. Муж без жены и отец без дочери. Здорово тебе сегодня повезло, да?
С этими словами Стэн поднял пистолет и навел его на пленника.
– Тут уж тебе увернуться не удастся, – усмехнулся он, – это тебе не бутылка.
– Ты что?! – завопил тот, кому предназначались эти слова. – Я же человек! Ты же не будешь стрелять в человека?!
– В человека? В человека точно не буду, – заверил его Стэн и добавил после короткой паузы: – А вот в тварь буду!
И, увидев, наконец, долгожданный ужас на лице своего врага, он вдруг передумал стрелять, схватил валявшийся прямо у него под ногами какой-то металлический ржавый прут и размахнувшись им, вонзил его тому прямо в выпученный от страха глаз.
Нечеловеческий вопль спугнул стаю ворон на крыше хлева.