Всматривался урывками в ее полное лицо и думал: «Ну, и что же удивительного? Иного и быть не могло. Была девчушка – миниатюрная и стройненькая, с хорошенькой мордашкой, с длинными светлыми волосами. Стала – грудастая тетя в два обхвата. Была молчаливой и пугливой; стала – “тыща слов в минуту”».
– Я здесь за три недели уже все по десять раз обошла, – бойко говорила Алла. – Делать-то нечего, ну и ходишь туда-сюда. У меня только раз в день процедуры. Но я сейчас себя хорошо чувствую. Раз даже шашлыков поела. И нечего, желудок не болел.
– А я уже второй день на набережной гуляю, – говорил Борис. – Сделал доклад, и теперь сачкую – на некоторые заседания не хожу.
«А ведь я помню, как она ходила по нашему коридору», – думал Китанин. Всегда полубегом и ни на кого не глядя. В отделе было много молодых ребят – только институты закончили, а она пришла на работу сразу после школы. Ребятам все бы похохмить и уж, конечно, лучшего объекта, чем она, не найти. Да и не было больше никого, одни пожилые. Она, наверное, очень обижалась. Прищуривала глаза, отворачивалась и ни на какие шуточки не отвечала.
Сколько раз ни пытался заговорить с ней где-нибудь на лестнице или в лифте, ничего не выходило. Она отвечала односложно: да, нет, угу. И все-таки у него теплилась надежда куда-нибудь ее пригласить.
Стоял однажды после работы около их треста и видел, как она сбегала по ступеням – стройненькая, хорошенькая, в светлых вельветовых брюках и с развевающимися русыми волосами. Но оказалось, что тут же, у крытой автобусной остановки ее ждал невысокий коренастый парень. Она остановилась перед ним, а он поздоровался с ней, не вынув рук из карманов.
Месяца через два кто-то сказал, что она выходит замуж. Слухи вскоре подтвердились – в комнате, где сидел Китанин, появилась деятельница из месткома и собрала со всех по рублю.
Но все это в те времена было для него не слишком важным, все это оставалось где-то на периферии тех главных событий его послестуденческой, холостяцкой жизни, в которой были другие девчонки и взрослые женщины и, разумеется, все, что с ними связано – выяснение отношений, истерики и уличения в изменах. В конце концов, так надоело, что он женился. Но самая настырная из его бывших подруг и тогда не угомонилась. Позвонила жене и пообещала плеснуть ей в лицо кислоты. Впрочем, постепенно все само собой успокоилась. Никто не пострадал. Но жена ни о чем не забыла и на суде, когда разводились, это припомнила.
И вот, странное дело, – ни с одной из бывших подруг так ни разу и не встретился. А ведь интересно было бы. Поговорили бы, кое-что припомнили бы. И о том, как знакомились, и о том, как бурно расставались. Всякое бывало. Она – в чем мать родила – стоит в прихожей и кричит на все горло, а он быстро собирается, хватает куртку и шарф, и – бах! – дверь за ним хлопает. Все! Так надоело, что невмоготу. Все к черту! На волю! Ура! Свобода! Да кто ж такая была она? А, ну да! Бывшая жена председателя райисполкома. Ну и взбалмошное было создание. Попортила тогда нервы. Зато есть, что вспомнить.
И вот на фоне всех этих страстей – стройная девчонка с длинными русыми волосами бежит по ступенькам лестницы, размахивая полиэтиленовым пакетом. Только бежит она к другому. И из-за этого даже чувство горечи и утраты, правда чувство мимолетное.
Алла сказала:
– А помнишь Петра Данилыча? Он на пенсии теперь. А у его сына садовый участок от нашего через два дома.
Петр Данилыч был хамом и дураком. Вспоминать о нем Китанин не имел ни малейшего желания, и потому промолчал.
Они прогуливались по скверу в центре города. Свернули было к набережной, но Алла сказала, что у моря холодно.
Алла рассказывала о своем домике в садовом кооперативе, а Борис шел рядом, засунув руки в карманы, и делал вид, что слушает.
Она вскрикнула так неожиданно, что он даже вздрогнул:
– Ой, время-то сколько? Я на обед могу опоздать!
– А что, у вас так строго? – спросил он.
– Конечно! Закроют и всё. В кафе придется идти. А там дорого так.
– Ты здесь что по вечерам делаешь? – спросил он.
– Я? Да ничего. Хожу туда-сюда. Или телевизор смотрю. У нас там совсем скучно.
– Хочешь, завтра куда-нибудь пойдем? – предложил он.
– Да? Правда? – Она обрадовалась бесхитростно. Это его удивило. Он был уверен, что она заговорит о каких-то делах и откажется.
И шагая один по пустому скверу, он думал, что если бы они столкнулись не в этом городе, где обоим им скучно и нечего делать, а в Москве, то прошли бы мимо, не узнав друг друга. А если бы узнали, воспоминаний хватило бы только до следующей остановки. Потому что даже в те времена, работая на одном этаже, они были едва знакомы.
В трест с длинным нескладным названием и еще более нескладной аббревиатурой он попал после института по распределению. Хотел отработать три года и уйти, но просидел там пять лет. А потом все совпало – и уход, и развод.
И с тем и с другим, в общем-то, было не так сложно. Стоило только подать заявление и дела закрутились. Сначала закрутились, потом застопорились. На работе почему-то тянули, хотели, чтобы закончил все дела, а на кафедре, куда должен был перейти, торопили и пугали, что на это место кто-то метит и может опередить.
С разводом тоже получилось нескладно. Когда подали документы, жена переехала к своим родителям. Чуть ли не месяц ее не было.
Одному жилось привольно. В первый раз за несколько лет вдохнул свободы. Просиживал по целым дням за столом, закончил главу диссертации, что-то еще писал. Никто не тормошил, не закатывал истерики и не таскал по вечерам в гости.
И тут – явление народу. Приносит нелегкая отвергнутую супругу.
Первым делом – переругались, чуть не подрались. Супруга даже пустую бутылку из-под шампанского грохнула об пол.
Непонятно, что это так ее разобрало. И не вспомнить, кто эту бутылку принес. Кто-то из ребят заходил. Единственный раз за целый месяц и были у него гости.
Супруга так разозлилась, что к родителям больше не поехала. Дня три походила по квартире мегерой, попинала ногами его вещи и более-менее успокоилась. Напекла как-то вечером оладьи и даже предложила: «Сосед, можете попробовать».
Ну, отчего же и не попробовать. Мы – народ не спесивый. Тем более, пахнет вкусно, да и жрать хочется.
Еще дня через два началось совсем неожиданное. Супруга пробежится туда-сюда по комнате в короткой ночной сорочке, уляжется на своей постели, поворочается и скажет: «Если вам очень скучно, можете прийти ко мне».
Лежал и думал: «К черту ее, надоела хуже горькой редьки. Все с ней ясно. Но почему бы и не пойти? Тем более, сама зовет».
Обнимал ее тело и очень хотел не думать о ней самой, как будто это было возможно. А она делала вид, что забылась и потерялась, и ей все равно с кем она в эту минуту. Впрочем, может быть, так и было.
Алла ждала его у газетного киоска. Еще издали он заметил ее розовую вязаную шапочку. Коротковатое серое пальто сидело на ее полной фигуре нескладно.
– Ну, что, пойдем куда-нибудь посидим, – предложил Борис. Она не поняла и он сказал:
– В кафе или в ресторан.
– Зачем? Там ведь дорого, – удивилась она. – Пойдем лучше в кино.
– Сто лет в кино не был, – сказал Китанин и подумал: «Что ж, вспомним молодость. Тем более, когда-то собирался ее пригласить…».
Они пошли к автобусной остановке. Алла спросила:
– Слушай, а помнишь Веру Кругликову из технического отдела?
– Да так, смутно что-то… – ответил он.
– Вас тогда вместе на картошку послали и она все говорила, что надо бы Китанина окрутить.
– Да-а? Я и не знал, какие мне опасности угрожали, – сказал он.
– А приезжает, мы сразу к ней, что да так… А она говорит: чудной какой-то этот Китанин. Я к нему и так, и эдак. А он и не понял.
– И вправду не понял, – сказал Китанин.
В украшенном снаружи белыми витиеватыми бордюрами и статуями рослых шахтеров и ткачих маленьком кинотеатре Китанин и Алла смотрели детектив. Алле фильм понравился, она принялась его очень живо обсуждать, а в ответ на недоуменное замечание Китанина даже попыталась ему что-то втолковать.