Пробираясь между спавшими солдатами, увидел среди них знаменщика, около него лежало знамя. Перочинным ножом отрезал знамя от древка, выбрался из траншеи и тихо пополз к реке. Проползая мимо рощи, обнаружил артиллерийскую батарею противника, замаскированную в ней.
– Теперь я не имею права погибнуть. Я обязан доставить эти важные сведения в полк, – сказал себе разведчик и резким рывком устремился к реке, но, достигнув вражеский берег, снова был освещён немецким прожектором. Посыпался град пуль, одной из которых Червяткин был ранен в бок, но ему всё-таки удалось преодолеть реку, выйти к своим позициям и вручить прапорщику Банькову два знамени – русское и немецкое, и донести разведывательные сведения. За этот подвиг рядовой Червяткин был награждён Георгиевским крестом 4-й степени.
Разведданные, добытые Червяткиным, очень пригодились артиллерии полка в ночь следующих суток, когда немецкие войска предприняли форсирование Вислы под прикрытием своей артиллерии.
В эту ночь – с 1-го на 2-е мая на позиции 21-го пехотного Муромского полка обрушился ураганный артиллерийский огонь немецких батарей. Тотчас на него ответила батарея 76-мм полевых орудий капитана Кучерова. Через двадцать минут артиллерия противника была подавлена. Вот как об этом бое рассказывал сам командир утром 2-го мая.
– Сегодняшняя ночь для меня был величайшим праздником. В 23.30 я первый из бригады открыл огонь по двум австрийским батареям на дистанции 1,600 саж. Другие батареи нашей бригады не стреляли; только одна 1-я, час спустя стала стрелять по пехоте на переправе. Эти две батареи выследил наш разведчик ещё сутки назад, я заранее подготовил данные для стрельбы, и как только немецкая батарея открыла огонь – уничтожил её. Это был великий для меня праздник. Я видел разрывы моих снарядов и панику среди немецкой артиллерийской прислуги. По сведениям от лиц, близко наблюдавших стрельбу, потери немецких батарей огромные, они полностью разгромлены. Меня обнимали, целовали, жали руки, кричали «ура». Думаю, что своими действиями я уберег от расстрела наш полк. У меня потерь не было. По показаниям пленных немцев, огонь мой был убийственный. Немцы в паническом ужасе бежали от орудий, бросались на колени, плакали, молились. С рассветом с позиций немецких батарей выехал целый обоз с ранеными и убитыми. Говорят, тяжело ранен один батарейный командир. На месте их бывшей стоянки полный разгром: разбитые повозки, убитые лошади.
Наступление немецких войск продолжалось 10 дней. Не продвинувшись ни на шаг, немцы были вынуждены отступить. 6-я пехотная дивизия заняла левый берег Вислы.
Уходя, немцы загоняли жителей в дома и сжигали их. Сжигали также и русских раненых. Кроме того, привязывали к деревьям даже стариков, женщин и детей, сжигали их и расстреливали. Такую картину зверств увидели солдаты и офицеры русской армии, переправившись на левый берег Вислы.
Итог битвы на Висле.
В течение первых трёх суток Муромский полк нанёс жестокое поражение немецким войскам, пытавшимся переправиться через Вислу.
В первую ночь были почти полностью уничтожены семь батальонов врага. В следующую ночь подобная участь постигла две роты противника, пытавшиеся переправиться через реку на подручных средствах.
На третий день немцы подтянули новые артиллерийские орудия и при их поддержке успели накопить на своём берегу около двух батальонов против роты, в которой 1-м взводом командовал прапорщик Сокуров. В этом бою двум немецким ротам удалось форсировать Вислу, но встреченные взводом Сокурова и другими двумя взводами роты в штыки, немцы были сброшены в реку и уничтожены.
Потери немцев оказались огромны. За одну только последнюю ночь ими оставлено на месте свыше 1200 трупов.
Взятые в плен германские офицеры высказались:
– Мы даже не представляли себе, что можно контратаковать вдвое меньшими силами и так стремительно.
Через месяц 6-я пехотная дивизия была отправлена на переформирование.
Информация.
В мае – середине июля 1915 года 2-я армия под командованием генерала от инфантерии Смирнова Владимира Васильевича заняла полосу обороны Плоцк – Лодзь для отражения наступления врага на Варшаву, но уже в конце ноября была вынуждена оставить крупный населённый пункт Лодзь.
Газеты того времени писали: «Лодзь нами оставлена без боя, так вопрос о его защите потерял всякую остроту. Оборона этого огромного города, навлекая на него неприятельскую бомбардировку, представляет в военном отношении большие неудобства, давая неестественные очертания фронту и затрудняя связь тылом.
От автора.
Бездарность генералитета русской армии свела на нет все ранние её победы. С этого момента начался постоянный отход наших войск на всех фронтах. Но это не принижает героизм русского солдата, а ещё более возвеличивает его.
К 19-го июля 1915 года Северо-Западный фронт отступил и занял рубеж обороны, – с юга на север: Пинск – Андреевцы – западная окраина Гродно – восточная окраина Ковно (образовался выступ в сторону противника), – восточная окраина Шавли – северная окраина Любавы (Курляндия) на Балтийском море.
В начале августа 1915 года Ставкой Верховного главнокомандующего Северо-Западный фронт был разделён на Западный и Северный фронты.
К концу кампании 1915 года Северный фронт, в состав которого входила 2-я армия, сдал позиции, занимаемые в июле, и остановился на рубеже обороны – с юга на север: Свенцяны – западная окраина Двинска – левый берег Западной Двины до Якобштадта – правый берег Западной Двины до Рижского залива.
В ходе оборонительно-отступательных боёв 2-я армия понесла большие потери.
В августе – октябре 1915 войска Западного фронта вели тяжёлые оборонительные бои за Вильну (ныне Вильнюс), ликвидировали прорыв 1-го и 6-го кавалерийских корпусов германских войск в районе города Свенцяны. Весной 1916 года войска Западного фронта провели наступательную операцию в районе Двинска и озера Нарочь.
Покрошили, как капусту.
– Слышал, Кирилл, разведчики взвода Максима Банькова майора немецкого в плен взяли. Визжит, как резаный поросёнок.
– От радости что ли? – не вникая в слова товарища, задумчиво проговорил Сокуров.
– От какой радости?! В плен говорю, немецкий майор попался… Баньков его взял со своим взводом. Какая тут радость у него?
– Так в плен же взял, вот и радуется.
– Кирилл, ты меня слышал, о чём я сказал?
– О майоре немецком взятом в плен. Вот Пучков и радовался.
– Пучков-то может быть и радовался, только немцу тому не до радости сейчас. Визжит, как поросёнок недорезанный.
– Что так? – вникнув в слова Тимофея Кудрихина, спросил Сокуров. – Бьют сильно?
– Кто бы его бил… и кому это нужно, пленного бить?
– Что ж тогда визжит?
– Вот и визжит, что, мол, нечестно его взяли, – не в бою, а из избы вытащили. День рождения, – кричал, – праздновал, а вы честь не имеете. Ну, и тому подобное. Оторвали, видите ли, от праздничного стола, от коньяка и русской икры… вот сволочь… морда немецкая.
– Во-о-он оно что… – мотнув головой, протянул Кирилл, – не по нраву, видите ли, ему наше «гостеприимство». Что ж тогда войной пошёл на нас? Не спрашивали его?
– Может быть, спрашивали. Мне откуда знать. Только вот, что я думаю, Кирилл, гадкий народ эти немцы. С исстари на нашу землю нападают, деды и отцы наши их били, а им всё неймётся. Хитрость за хитростью выдумывают. Не понравилось ему, видите ли, что из-за стола его взяли… праздничного. А сами-то честно войну ведут… а? То-то же! Слышал, как казаков надысь побили?
– Так вроде в нашем полку нет казаков.
– В нашем-то нету, а в дивизии нашей есть.
– И как их… того… побили-то?