– Мы с Ксенией собираемся переехать в особняк на Пятницкой, – жуя пирожное, поведал нефтяник, – приезжай к нам в гости как-нибудь, пока мы не уехали. Столько хлама там всякого, мы никак не разгребем. Приезжай, ты нам очень поможешь, если заберешь какие-то вещи себе.
Емельян с удовольствием принял это приглашение. Ему представилось, что в квартире, которую Абаджваклия намеревается покинуть, пылится море антиквариата. Щукин подумал, что все эти почти музейные экспонаты можно было бы использовать в качестве моделей в студии и на выставках. Художник прикупил свежих пирожных и в конце рабочего дня уселся в машину к Арнольду. Он считал, что приходить с пустыми руками будет невежливо, а пирожные еще никогда никому не мешали.
Ксения открыла дверь пришедшим. Емельян заметил, что она не только помогла Арнольду снять пальто, но села на корточки и сняла олигарху ботинки. Щукин удивленно поглядел на бывшую супругу.
– Сервис, – прокомментировал с самодовольной улыбкой Абаджваклия. Ксения, пододвинув мужу тапочки, встала, отвесила Арнольду легонький подзатыльник и сказала Емельяну: – ты не подумай, Нольде просто нельзя нагибаться.
Рассмотрев квартиру олигарха, Щукин был очень удивлен: никакого антиквариата тут не было. Вся обстановка и ремонт были выполнены в стиле пост-модерн: стены были выкрашены в светлые тона, а мебель была современная и стильная, без единого намека на старину. В центральной части гостиной внимание привлекал большой белый диван. Ксюша позвала мужчин на кухню, где уже был накрыт ужин. Емельян поставил на стол пирожные и обратил внимание, что Абаджваклии супруга подала паровые котлеты с гречкой, а себе и художнику положила по кусочку жареной курицы. Щукин догадывался, что это необходимость, вызванная состоянием здоровья Арнольда.
После ужина нефтяник ушел в свой домашний кабинет, чтобы сделать какой-то важный звонок. Емельяну не очень хотелось оставаться с Ксенией наедине, они все еще ощущали неловкость в компании друг друга. Емельян пошел прогуляться по обширной квартире олигарха, и случайно наткнулся на гардеробную, которая по размерам была чуть меньше обычной жилой комнаты, она вся была занята вешалками с одеждой. Емельян удивленно залюбовался разнообразием костюмов: прежде он даже представить себе не мог, что у Абаджваклии такое количество одежды. В магазине и то меньше выбор. Одних только пальто здесь было больше двадцати. При этом Щукин готов был поклясться, что за эти полтора года он видел у дяди буквально два-три пальто.
– Я сюда никогда и не заглядываю, – сообщил Арнольд, внезапно появившийся в гардеробной, – поэтому если тебе тут что-нибудь приглянулось, забирай.
– Дядя… столько одежды, но ты, получается, это все и не носишь? – не выдержал Емельян, глядя на вешалки.
– А я тебе скажу, откуда это берется. Веду я женщину в магазин. И начинается «а давай мы и тебе что-нибудь купим». Ну, давай и мне. Вот так и накопилось все это барахло.
– Это скольких же женщин нужно было сводить в магазин, чтобы накопить такую коллекцию? – рассмеялся Щукин.
– Дорогой мой, я тебе больше того скажу. Женщины, которых я водил в магазин, составляют лишь малую часть от тех женщин, которые были в моей жизни… Забирай все, что понравится.
Емельян недоверчиво на него покосился, а затем примерил несколько костюмов. Больше всего ему подошло песочного цвета пальто, почти такое же, в котором Арнольд был сегодня. Пальто село по фигуре, и художник решил забрать его себе. Арнольд не был против, он с нежностью отметил, как похож Емельян на него самого, только племянник был такой наивный, неиспорченный. Впоследствии Щукин узнал от Ксюши, что одежда, висевшая в гардеробной комнате, принадлежала по большей части не самому Арнольду, а его пасынку Дамею, сбежавшему с балканским дипломатом за границу. По всей видимости, Арнольд просто не хотел говорить на эту тему и предпочел отшутиться.
Декабрь 2015 года
Мир готовился к встрече 2016 года. Во многих организациях проводили корпоративы, не были исключением и государственные органы, например, Государственная дума, где работал Вадим Снегирев. Обычно он одним из первых убегал с корпоратива домой, потому что там его ждала семья, ждала любимая супруга. Но в этом году все было иначе. Узнав, что Адель изменяет ему, Вадим почувствовал себя обманутым, он не мог простить супруге это предательство. Вадим был ранен ее поступком, разочарован, теперь его совершенно не тянуло домой. Возвращаясь вечером с работы, он молча шел в свой домашний кабинет, где и устраивался на ночлег. Вадим не подавал на развод, он очень любил Адель и верил, что через несколько месяцев он сумеет простить супруге измену, и они, может быть, снова смогут общаться как прежде. Но пока о примирении не могло быть и речи.
На улице лежал снег, город был украшен новогодними елками и огоньками. Царила атмосфера праздника, хотелось верить в чудеса. В день, когда в Думе проводили корпоратив, Вадим и его коллеги к назначенному часу подтягивались в конференц-зал, где шли активные приготовления к новогоднему торжеству. Праздничная программа держалась в секрете, но ходили слухи, что приедут даже какие-то звезды. Снегирев пребывал в лирическом настроении, ему как никогда хотелось чего-то нового, все располагало к тому, чтобы верить в те самые новогодние чудеса.
Вадим и его хороший приятель Игорь Игнатьев, который состоял в другой политической партии, пришли в зал одними из первых. Многие парламентарии сначала отмечали наступающий новый год в своих кабинетах, куда пригласили приятелей-однопартийцев. Ни Вадим, ни Игорь не могли пригласить друг друга на такое вот празднование в свою компанию, поскольку они были представителями различных политических течений, а представители какой-то одной партии не слишком хотели видеть на своих кабинетных застольях представителей других партий. Поэтому Игорь и Вадим сначала немного отметили каждый в рамках своей фракции, а затем устремились в конференц-зал, чтобы пообщаться. К тому же те, кто пришли первыми, могли занять самые лучшие места поближе к сцене, а значит, как следует рассмотреть приглашенных звезд.
В конференц-зале красовалась большая ель, украшенная гирляндами и огоньками, вдоль трибуны стояли столы, сервированные новогодними напитками и закуской. Разумеется, в зале уже было человек тридцать, которые расположились вблизи столов с угощениями.
Вадим и Игорь взяли по бокалу шампанского и уселись в первом ряду. У Снегирева и Игнатьева была договоренность: вне рабочих мероприятий они никогда не обсуждали политику. Еще бы, по многим вопросам в этой сфере у них были противоположные точки зрения, они не хотели лишний раз ссориться и спорить, ведь оба понимали, что каждый останется при своем мнении, какие бы аргументированные доводы ни приводил собеседник.
Однако им было, что обсудить, они приятельствовали уже не первый год. К тому же их дочери были почти ровесницами.
– Как твоя Юля поживает? Она у тебя та еще сорви-голова, – очищая мандарин, спросил Снегирев коллегу.
– Да, Вадим, ты прав. Ох уж этот переходный возраст! Раньше она меня только на словах обвиняла. Ну, я рассказывал, она связалась с компанией оппозиционно настроенных подростков… Не знаю, другая бы, наверное, гордилась, что ее отец – депутат, а моя дочь, знаешь ли, как будто даже стыдится что ли. Нет, с одной стороны, пожалуйста, это твой выбор – не хочешь пользоваться «нечестно» заработанными деньгами отца – не пользуйся. Только вот деньгами она как раз моими сорит только так. И при этом что ни день, говорит мне гадости. Причем это все еще ладно, я понимаю, что многие дети в восемнадцать лет хамят родителям. Это мы и сами проходили, кто не был подростком. Но она ведь учится на режиссера, и им на дом задали снять короткометражный фильм. Ну, Юлька, разумеется, вызвалась снять остросоциальный сюжет, про нашу российскую действительность, так сказать… Постыдилась бы мне демонстрировать такое! Вадим, не знаю, веришь или нет. В ее фильме героиня – дочь депутата. Она, разумеется, не согласна с политикой, которую проводит правящая элита, ненавидит своего отца. И вот, эта героиня в каких-то оппозиционных кругах знакомится с парнем, тоже, разумеется, оппозиционером. И они, ни много ни мало, убивают ее отца, депутата. Как тебе такой поворот сюжета, а? Я с ней после этого перестал разговаривать. Мне даже жалко, что я ей наперед всю учебу оплатил. Больше ни копейки ей не дам.