Я бродил по заросшим растениями улицам, после долгого сидения «дома», если так назвать холодный, без света дворец, ноги были ватными, словно отсидел, шел тяжело. Вокруг не было ни души. Глухо шумел лес, возвышавшийся недалеко.
Странно, не было звуков, что были привычными раньше: гула городской цивилизации, проезжающих машин, голосов радио и телевидения, просто человеческих голосов. Город словно вымер, как прокаженный. Возникал жуткий холодок вселенского одиночества.
Жуть дополнял высившийся вокруг города лес, как-то неестественно разросшийся, в преувеличенно больших размерах и ярких красках, наступавший как хозяин. Природа была предоставлена самой себе, и медленно выздоравливала. Наверно, человек был врагом природы.
Я продирался сквозь заросли, которыми были покрыты улицы. Родные названия улиц, что можно разглядеть по табличкам: Благовещенская, Болотная, Варварка, Столбище, Земляной вал, Красная… Они менялись веками, как реки, меняющие русла, а сейчас остановились и заросли. Но в них есть нечто постоянное – воспоминания о дорогом прошлом.
Сквозь асфальт улицы, весь в трещинах, вырывались зеленые побеги, здания по пояс в листве, колоссы-лианы вьются по стенам, как на оставленных после взрыва атомных станциях в Чернобыле или Фукусиме.
Заглядывал во все продуктовые магазины. Везде было пусто, не было даже испорченной от времени пищи, словно кто-то уже здесь пошарил.
В очередном магазине тоже было пусто, кругом пыль, и ни одного продавца. Но внутри было все прибрано, как русская изба перед тем, как деревня исчезнет с лица земли. Здесь я нашел в кладовой остатки консервов, видимо, заготовленных в прежние времена как стратегический запас, без мысли о таком будущем.
Долго стоял у кассы, а потом открыл ящичек в кассе, инстинктивно вложил туда завалившиеся в кармане деньги и вышел.
____
На окраине города мы вдруг увидели человека! Он выбегал из пустующего магазина с мешком. Заросший густой бородой, он был испуган, выглядел каким-то опущенным. На нем сермяга, успешно заменившая ненужные поветрия мод. Осталась самая необходимая потребность закрыться от холода.
Он беспрерывно и ненасытно почесывался, и не мог перестать, даже когда наткнулся на нас. Успокоился, у нас был мирный вид. И рассказал о себе. После нагрянувшего неизвестного мора и смертей он выздоровел, – видно, врожденный иммунитет, но от чего? Сколько миллиардов умерли, кому считать? Тот выживший, кто захочет считать, все равно соврет.
Он чувствовал себя, как на американских горках, – то эмоциональные подъемы, то утомление. Сошел с ума? Кто-то чужой влез во все поры его организма, и перестраивает, модифицирует, отлаживает его под себя. Тело живет по другим, неизвестным до этого правилам. Кто – «Я»? Кто – «Оно»? Это происходит в форме чесания, вот почему он не может остановиться. И нет обоняния: еда – ничем не пахнет, водка – как вода.
– Чувствую себя трансформером! – причитал он. – И никто не может объяснить, что случилось на земле. Специалисты вымерли.
Когда-то в молодости он окончил художественный колледж, и внезапно случилось это – всемирный мор. Осталось мало людей, оказавшихся с неким иммунитетом. Сейчас он, на всякий случай, поклоняется Перуну, идол которого кто-то поставил в близлежащем лесу.
– Как выживаете?
– Живу в землянке, сам вырыл. Пока забираю, что осталось, в магазинах и на складах.
Как мы выяснили, он встречал одиноких бродяг, которые забегают в пустующие магазины, находят в неизвестных ему складах консервы, заготовленные в прежние времена как стратегический запас.
Мы предложили ему присоединиться к нам, и он с облегчением согласился. Его стали называть Трансформером.
____
Мы, сбившись маленькой кучкой, сидели за длинным столом в огромной столовой. Марк вздохнул, и заговорил иронически, словно со стороны:
– Итак, история как борьба противоположностей закончилась. Только теперь становится понятно, что не мы боролись межу собой, а мириады микроорганизмов внутри нас, из которых мы состоим, борются за свое выживание. Неужели это не наш путь, людей свободной воли, а путь независимых бактерий или вирусов, которыми мы набиты, и это они руководят нами и борются за свое выживание в природе? Видимо, спасительные для нас организмы проиграли, вирус победил, и случился мировой мор.
Павел добавил:
– Гуманисты, а также религиозные люди ощущали любое колебание земли как грядущее зло, от дьявола. Мы уже не можем переключить наше состояние на такую эмоциональную, нравственную основу, – открылся лишь безучастный разрушительный ход природы.
– Это все мировой заговор, – пожаловался Михеев. Он верил в мировое зло, которое уничтожило человечество.
Михеев открыл ножом принесенные мной и разложенные на столе консервные банки – сгущенку, консервированное мясо (одно желе, без мяса, мухлевали почившие!), мои любимые скользкие ломтики персиков.
Юдин поморщился:
– Сейчас бы кассоле в баночках.
Михеев отрезал:
– Жри, что дают. Или можешь съездить в Париж и поесть там, если не прошел срок хранения. Я в детстве голодал в карантине, ел, что приносили волонтеры, их тогда много развелось. Подъедал на тарелке все, чтобы при мытье посуды не засорять раковину.
– И экономил туалетную бумагу, – сказал Марк. – Отрывал достаточно мелкие кусочки, дырочка-то маленькая, зачем ее на всю жопу.
– А что? – весело утерся Михеев. – Я экономен с голодного детства, подбираю крошки с тарелки. И потому стал скромен в потребностях.
Я добавил серьезным тоном:
– Ему удобно казаться нищим – ни он никому, ни ему ничего. Так скромен, что когда умрет, никто не заметит.
– Да, я такой, – ерничал Михеев.
Трансформер деликатно ел, почесываясь.
Петр ел молча, угрюмо слушая.
Иностранец Майк, как всегда чистенький и причесанный, оглядывал русских с интересом и удивлением.
____
Мы отдыхали в спальне палат дворца, лежа вместе на царском ложе. Философ Павел Отшельник, кутаясь в тряпье, тяжело вопрошал:
– Это что же, цивилизация свернулась в свое начало? Как мало надо времени, чтобы быстро исчезло поветрие моды, и вернулись сермяги, защищающие не от стыда, а от холода. Самые необходимые потребности! Наверно, сознание может быстро вернуться в первобытное или средневековое, полное мифов. Хотя мы и в бывшей империи XXI века, исчезнувшей с лица земли, жили в мифах и с убеждениями, весьма поверхностными, вроде страха от вражеского окружения. Нет, масса не овладела последними знаниями, а только сохраняла видимость.
Марк, в греющем космическом серебристом комбинезоне, зло сказал:
– У нас сознание и не возвращалось из первобытного или средневекового, полного мифов. Живем в такой же темноте, как и древние, только на другом уровне, внешне овладевшие современными знаниями.
– В отличие от древних, мы смотрим глазами атеистов, – возразил я, – то есть не демонизируем буквально все окружающее, шарахаясь в страхе, а отдалили божество куда-то за пределы открытого нами мироздания.
Марк сухо отвечал:
– Нет, мы остались недоучками и неучами, прислоняющимися к своему дохристианскому или византийскому Идолу.
– Неужели и здесь останемся теми, – встрял Юдин, одетый в добытый им где-то элегантный костюм – кто питался фейками, как рой ос, жаля нашу страну?
И мстительно продолжал:
– Сбили гражданский самолет, а они: «Это она, агрессивная страна!», – немедленно, не ожидая расследования, кричали одни. «Агрессор вмешивается в наши выборы!» – кричали другие. «Пандемию создали в лаборатории империи зла, преднамеренно, чтобы погубить мир!» «Разве агрессор подарил нам лекарства от пандемии? Что вы, продали! Некачественные, и втридорога!» «Диктатор уничтожил 50 миллионов в лагерях!». После этих фейков нечего было надеяться, что внушенные люди не побьют любого туриста из оболганной страны.