Александр Овчаров - Сказки о любви стр 7.

– Всё кумэ, мне пора, я пешком подышу, свежим воздухом пройдусь. Никаких такси! Лето на дворе… я дойду… на ощупь… вдоль заборов. Всё! Пока! Закрывай калитку! И хватит меня обнимать, иди жену свою обнимай!

– Эх, ты. Я думал ты придё-ёшь, посиди-им, поговори-им. А – ты? Сразу домой. А-а-а! – Махнул рукой обиженный кум. – Иди ты на-а…..

Я и пошёл.

Домой, вроде, дошёл благополучно. Помню только, по дороге русалки ко мне на лимане приставали. Водили свои хороводы под луной, увидели меня, обрадовались. За руки меня схватили, ввели в свой круг, на голову венок из травы надели, закружили, завертели. Закружился и я, да и в воду шлёпнулся. Благо, возле берега, не утонул, зато освежился.

Потом очнулся уже дома, в туалете. Сидя на полу, в одних сатиновых труселях, обнимая изделие для оправления человеческих нужд.

В следующий раз очнулся уже на кухне, лёжа на линолеуме. Всё так же, в одних труселях. Хорошо, что лето – не замёрзну.

Под утро очнулся на коврике, возле кровати, но ложиться на неё не стал. И так было хорошо.

В полдень окончательно проснулся. Самочувствие – как огурец! Ни голова не болит, ни руки не трясутся, ни во рту… ничего… никаких куриных какашек. Вот что значит – экологически чистый продукт! Для себя, любимого, сделанный.

Пошёл ванную принять, а в ней почему-то оказались непереваренные грибы. В отхожем месте так же, вся белоснежная керамика была залеплена грибами. И ещё немножко их оказалось в прихожей, видимо «не донёс».

Когда всё убрал, вымыл, принял душ, выпил горячего чаю…

Сижу на кухне, на табурете, и размышляю, что русскому человеку всё-таки вредно много грибов кушать. Особенно на ночь…

Перечитал вышеприведённую заметку и понял, что она совершенно из другого сборника. Ну да ладно. Оставлю для количества…

Стук в дверь. Никогда не звонит, всегда стучит.

– Привет, сосед. Дай штопор, пожалуйста.

– Твой друг что же? Все деньги на «Кайен» потратил, на штопор уже не осталось?

– Не буянь, сосед. Давай штопор…

Не помню, с чего у нас с Шуркой разговор начался, но свернул он как-то плавно на тему (извините) «педиков». И не то, что бы она их защищала, а просто, как-то так, весьма неопределённо, высказалась по поводу всего их «радужного» сообщества. Девушка уже взрослая, откуда дети берутся – давно знает.

Заявила удивлённо – чего это, мол, все к ним пристали? Если мужики крашенные в платьях ходят или девчонки при всех на улице взасос целуются, это, конечно, перебор. Но если дома? Когда одни, когда их никто не видит? Они же никому не мешают, ни к кому не пристают.

– Это ты так думаешь, – говорю ей, – потому, что они далеко. Где-то там, в Москве, в Америках, Европе. Ты их по телеку только и видишь. А вот представь себе, что у тебя семья, дети. Сын любимый и ненаглядный. Ты его двадцать лет холила – лелеяла, сопли ему вытирала, по поликлиникам с ним бегала, мучилась. От армии, разумеется, отмазала, в институт запихнула.

И в один прекрасный момент, он является домой, под ручку с каким-то небритым мужиком. И говорит тебе: «Здравствуй, мама! Знакомься, это Гиви… Мой будущий муж… А я буду ему верной женой».

Давай – давай! Включай свое богатое воображение! Представь себе свою будущую счастливую семейку. Возможно, и мужу твоему зятёк очень «глянется». Будет им о-очень доволен…

Санька поперхнулась, замахала на меня руками и, подбежав к мойке (сидела у меня, обедала), выплюнула в неё всё, что во рту было. Прополоскала рот чаем и уселась снова на табурет…

– Представила…

– Ну, и как? Понравилось?

Подхожу к подъезду, у порога стоит знакомый «Кайен». На крыше – торт. Вернее – остатки торта, размазанные по всей машине. Видимо, издалека торт летел, точнее – свысока. Торт, кстати, мой любимый. Сахарное безе, «Паутинка» называется.

Поднимаюсь к себе пешком – лифт где-то наверху застрял. Слышу, как хлопают дверцы кабины. Добрался к себе на этаж, так и есть. В дверях лифта застряла, чудом туда попавшая, бутылка вина. Дверцы закрываются, ударяются о бутылку и снова открываются. По всей лестничной площадке, разбросана всевозможная закуска, возможно даже деликатесы. Рассматривать не собираюсь.

Бутылку я убрал внутрь кабины, пусть будет кому-нибудь в подарок. Лифт, хлопнув напоследок дверцами, тут же уехал вниз. За дверями соседней квартиры – крик. Причём, матерный.

Конечно же, я туда лезть не стал. Как говорится – милые бранятся…

Как-то встретились с Санькой – она на своём балконе, я на своём. Вышли одновременно, подышать…

Ранняя весна. Хочется свежего воздуха, тёплого солнышка. Поздоровкались с ней, обменялись дежурным приветствием. Стоим – молчим…

Впитываем ауру Земли. Заряжаемся, как японцы, созерцая окружающую красоту мира. Я её этому научил.

Вижу внизу, в мусорных баках продовольственного магазина, ковыряются. Вполне себе нормально одетые, лишь слегка потрёпанные, люди. Перебирают какие-то упаковки, что-то к себе в пакеты складывают, что-то обратно в бак выкидывают.

– Смотри, – указываю на них Саньке.

– И что?

– Смотри внимательнее, что ты видишь?

– Бомжей…

– Да нет, милая, это не бомжи. Это бывшие двоечники, ищут в мусоре свою судьбу. Вернее – уже нашли. Понятно?

– Нет, не понятно…

– Учись хорошо! Не заставляй свою маманьку, заставлять тебя учиться. Учись сама! А то будешь, как эти… – тычу в них пальцем.

Санька, демонстративно закатив глаза, уходит в свою комнату.

Стою, созерцаю мир дальше, уже один…

– Ты посмотри на него внимательно, он же дегенерат! У него это на лбу написано. Совершенно верно, прям буквами, прям так и написано! На лбу! Неужели сама не видишь? Ну, это же школьная физика, девятый класс: «Энергия – формирует материю»! Какие у него мысли, то бишь энергия – такая у него и рожа!

Не поверите. Наталью бросил любовник, а я сижу её успокаиваю…

Стук в дверь…

Открываю. На этот раз стоит расстроенная Шурка…

– Я к вам, можно?

– Что случилось? Опять?..

– Снова. Снова пришёл этот ган……

– Сашка!!!

– Тот самый, вы его видели. Сидят, бухают. Ко мне пристали; «Уроки сделала?». – Скривилась, передразнивая мать. – Я их «послала» и ушла… Посижу у вас, не хочу домой.

– Посиди…

Закипел чайник, чуть позже – поужинали. Санька немного успокоилась.

Сидим в зале. Я исподволь рассматриваю её. Интересно – выросла девчонка. Сколько ей уже? Лет пятнадцать – шестнадцать? Можно посчитать, ну да незачем. Какая мне разница?

Сидит в кресле напротив. «Формы» (уж извините), совсем взрослые. Такая же стройная, как мать, и такая же красивая…

Смотрим с ней TV. В нём какая-то музыкальная чушь. Лениво спорим об увиденном, ей нравится. Уже поздно. Она свернулась в кресле, почти калачиком, зевает… Очень мило зевает…

– Тебе не пора?

– Выгоняете?

– Выгоняю…

– Ну, можно ещё немного? Не хочу-у домо-ой…

Потянулась, зевая, выгнулась, как кошка, на спинках кресла, во весь свой рост. Одной рукой рот прикрывает, другой – рубашку и юбку одёргивает. Да что уж там теперь одёргивать! Всё завёрнуто и задрано донельзя, от лежания в кресле… всё – наружу…

Я вышел, чтобы сердце не остановилось от этого зрелища. Вышел на площадку, постоял под соседней дверью. Там – музыка и громкий смех. Гуляют…

Саша тоже вышла, стала рядом.

– Слышите? Я не пойду туда, – шёпотом…

– Поздно уже…

– Я не пойду туда! – почти в крик…

– Зайди ко мне…

Закрыл за ней свою дверь, постоял и позвонил – в соседнюю. Наталья вышла, но не сразу. Навеселе…

– Чего тебе, сосед? А я думала, Сашка вернулась, зараза. – Смотрит мне за спину.

– Она у меня сидит…

– Ну, пусть сидит. Насидится – пусть домой ночевать отправляется. Всё! Пока, сосед, не буянь!

Её дверь захлопнулась у меня перед носом, а моя приоткрылась…

– Слышали?

– Слышал. Заходи обратно, оставайся ночевать, я тебе диван разложу…

– Хорошо. А выкупаться можно?

– Можно…

Разложил ей диван, застелил. В ванной повесил для неё полотенце.

– А что бы мне вместо пижамы надеть?

И смотрит на меня, уже весело и лукаво, совсем, как мать…

– Пижам не держу, а рубашки мои тебе коротки будут. В простынь заворачивайся, будешь, как греческая нимфа. Или, кто там у них, в белых балахонах до пят ходил?