«Боже мой, – подумала Елена Николаевна, – он ведь, наверное, любит меня! Вот где должна быть отгадка всему этому колдовству!» Как была тепла и светла их дружба с самого начала, но никогда ей не приходило в голову, что это может быть чем-то большим. Разве она так глупа, что не увидела очевидного? Или это всё-таки обман, морок, наваждение, как с этой музыкой? Но так знать её! Так чувствовать её малейшие душевные движения! Когда-то в юности, увлекаясь, как и все благородные девушки, литературой, она прочла о родственных душах. Там ещё было сказано, что они часто теряют друг друга именно из-за своего сходства. Она тогда не поняла, почему теряют. Не доверяют
сходству? Боятся его? Не видят его? Теперь она сама была тем слепцом, чья левая рука не удержала правой, потому что не увидела её.
«Он, наверное, переживал и мучился, бедный мой друг! Но отчего он никогда не дал знать о своих чувствах? Даже не намекал о них?» Волны эмоциональных порывов окатывали её одна за другой. «Как же не давал знать?! Ведь он всё время говорил об этом! В своих письмах! Старался объяснить, как близки мы друг другу, как хорошо он понимает меня, как ценит! Боже мой! Отчего он не признался открыто, когда я собиралась идти замуж?» Елена Николаевна заплакала. Горький комок вдруг собрался у её горла и рвался наружу.
Новая мысль обдала её, как омыла водой: «Я ведь замужем! Я грешу, думая о другом человеке. Я не должна думать о нём. В конце концов, мужчина должен уметь объясниться с женщиной наяву, а не на бумаге, если ему есть что сказать!» Жалость и симпатия к Алексею Платоновичу, сожаление о несбывшейся любви сменились угрызениями совести и подспудным желанием перенести вину на того, кто стал всему причиной.
«В сущности, – думала Елена Николаевна, – разве мы не счастливы? У меня хороший муж, мне уютно с ним. Алексей собирается создать свою семью. Странно, что выбор его пал на эту жеманную капризную польку. Но, говорят, брат её уж очень хлопочет об этом браке. Пани Полина не отличается строгим воспитанием, и доктор Ляховский опасается, как бы капризы не завели её слишком далеко… Ну вот, кажется, я уже перешла к осуждению!»
Елена Николаевна умыла лицо и прочла покаянную молитву. Вернувшиеся с прогулки дети окончательно вернули её мысли в русло семьи. Вечером, ужиная с мужем и детьми, она не без удовлетворения отметила, что на сердце у неё покойно и светло. Муж улыбался ей, шутил с Митей, который не хотел есть творог. Они все вместе смеялись и были счастливы.
Через пару недель от соседей они узнали, что брат и сестра Ляховские спешно покинули их город, т.к. пани Полине сделалось дурно прямо на одном из светских раутов. Брату не без труда удалось скрыть более или менее этот случай, объясняя его жарой в помещении и усталостью его сестры. А ещё через три дня безследно исчез из общества инженер Неволин. Близкие знакомые говорили, что его, наверное, вызвал опять инженер Дизель. «Учёные и поэты – они так спонтанны, так непредсказуемы! То их внезапно позовёт муза, то яблоко упадёт им на голову. Ветреные господа, ветреные, что уж говорить»!
«Ну, так и не говорили бы! – с раздражением думала Елена Николаевна. – Кабы не эти ветреники, о чём бы вам и говорить было? Удивительно, как люди не имеют собственной жизни! Та́к их занимает чужая. Тут не знаешь, как всюду поспеть. И семью блюсти, и Бога не забыть, и о себе позаботиться. А ещё столько затей разных приходит. Где музыку новую разберёшь, где чудной узор из ниток придумаешь, а то затеешь с кухаркой новый пирог изобретать. А они не знают, чем занять свой ум и руки! Да лучше поехать в галерею или книгу хорошую прочесть, чем сидеть целый день на балконе, разглядывая, кто и куда идёт, как графиня П., или старый господин Р.».
глава 2 затмение
Оставшись одна с детьми, Елена Николаевна искренне горевала о муже. Весь год она никуда не выезжала из дома, предаваясь то слезам, то воспоминаниям. Потери преследовали её одна за другой. Старая нянюшка совсем расхворалась, и её дети увезли её к себе в деревню. Много внимания требовал Митя, никак не желавший поверить, что милый его папенька больше никогда не придёт поиграть с ним, не возьмёт его кататься, не станет рассказывать историй о храбром солдате и глупом торговце. Мальчик стал замкнут, начал часто простужаться и болеть. Мать была удручена. Детям наняли новую няню.
Танечка, маленький ангелочек, душою удалась, как видно, в мать. Она брала своими ручками лицо Елены Николаевны и пристально вглядывалась в него. Личико её начинало морщиться, и она разражалась громким плачем, от которого долго не могли успокоить её ни мать, ни няня. Девочка желала понять, что такое страшное поселилось на мамином лице, но понять не могла, а лишь впитывала тревогу, которой не могло вместить её сердечко. И тогда слёзы бра-лись вынести эту недетскую боль наружу. Она замолкала только когда Митя, совсем так, как это делал с ним его отец, брал её к себе на коленки и начинал гладить по голове, что-то тихо мурлыча ей в самое ушко.
Сын и внешне был точной копией отца, и теперь старался во всём подражать ему, словно боясь забыть, упустить из памяти хоть одну, даже мельчайшую деталь о горячо любимом папеньке. Глядя на этих двоих осиротевших малышей, мал мала меньше, Елена Николаевна приходила в исступлённое отчаяние.
Кое-как успокоив детей, она уходила в свою комнату, где снова начиналось всё то же – слёзы. Она понимала, что так продолжаться не может. Но что поделать с этим, придумать не могла. Кроме душевной горести их вот-вот могла нагнать ещё и беда безденежья.
Покойный муж занимался коммерческими делами, ничуть не смущаясь своего дворянства. Он говорил: «Титул на хлеб не намажешь. Теперь не то время, чтобы надеяться на мужика, авось да небось прокормит барина!» Но он умер так неожиданно, совсем молодым, что не успел оставить распоряжений о своих делах. Елена Николаевна ничего не смыслила в этих вопросах. Предприимчивые родственники мужа быстро прибрали к рукам его дела, Елене же сообщали то о сложном процессе какого-то перехода, то о племяннике, сбежавшем с деньгами в Америку, то о кризисе и других ужасных словах, которых она не понимала и не любила. Она была не глупая женщина, но только не там, где дело шло о механике или о зарабатывании денег. Оставались только доходы от имения, та скромная доля, которую оставили ей родители. Надобно было растить, а потом и вывести в свет детей. Дать образование Мите и приданое Тане. Елена Николаевна вздыхала и впадала в задумчивость, которая легко приводила её к слезам.
Новая няня детей, уже предвидя такое продолжение, спешила отвлечь барыню разговорами. Все её утешительные речи заканчивались одной и тою же мыслью: «Вы, Елена Николаевна, не созданы для одинокой жизни. Вам бы снова замуж пойти». Барыня отшучивалась: «Так ты, может, и жениха уж мне приглядела, Раиса?» «Не наше дело – господам женихов искать. А только одна Вы совсем завянете. Каждый день у Вас глазки-то припухшие. Поехали бы, куда ни то, развеялись, себя показать, других поглядеть».
Елена Николаевна вздыхала, соглашалась с няней, отсылала её прочь и вновь оставалась наедине со своими заботами.
Как-то зимой они поехали с детьми кататься в санях. Была изумительная погода, солнечная, тихая, без мороза. От этого ли, или от какого-то смутного хорошего предчувствия Елена Николаевна улыбалась и даже смеялась неско-лько раз, глядя, как Митя представляет разных персонажей, стараясь рассмешить её и Танюшку. Мальчик, казалось, немного успокоился, у него стал появляться интерес к жизни. В эту зиму он даже не болел. Дети щебетали, а Елена Николаевна витала в каких-то безмятежных далях, слушая, как звенят голоса её малышей, как весенние колокольчики. Поблизости и впрямь послышался колокольчик – встречный извозчик проехал. Редко, у кого они остались на дуге, теперь не в моде. Она давно не слышала этих звуков в быту, только в храме. Дома у них современный, модный и дорогой – электрический звонок, муж успел провести.