Что тут началось! Все кинулись наводить порядок: подметали полы, убрали с тумбочек лишнее, поправили кровати. Я взялся бриться, моему примеру последовали остальные.
Цветы… Где их взять?! Нарвали невдалеке ромашек и цикория.
Тут меня стукнуло! В конце коридора была подсобка. Среди швабр, вёдер, лопат стоял и красный флаг. Его вывешивали в школе в праздники, но во время авианалётов полотнище разорвало в клочья.
Я оторвал кусок от флага – пусть простят меня товарищи за кощунство! – и принялся мастерить задуманное. Вспомнил, как до войны моя младшая сестра занималась детским рукоделием. Несомненно, так же должно получиться у меня.
***
И вот пришла эта дорогая, хотя и грустная минута. По коридору раздались знакомые шаги, мы все затаили дыхание. На пороге появилась она: бледная и похудевшая, в той же белоснежной косынке. С той же несказанно привлекательной улыбкой.
– Здравствуйте, дорогие мои, – сказала Надежда.
– Сестра Улыбка, милая ты наша! – закричали раненые.
Все пытались дотронуться до неё, пожать руку. А она просто сидела на табуретке и тихо плакала. Мы стали её успокаивать, и тогда она вновь рассмеялась. Её улыбка вмиг озарила нашу палату, мужики заржали конями:
– Наконец-то, солнышко наше выглянуло! Не робей, всё будет хорошо.
Я проникновенно сказал:
– Закрой глаза, после открой.
Она послушалась. Когда открыла глаза, в них отразилось изумление:
– Это мне?
Я преподнёс ей розу из клочка красной ткани. Не спорю, я старался, и она выглядела точно живая…
Заглянул старший санитар:
– Пора ехать.
Надежда поднялась, вслед ей потянулись десяток рук. Девушка сказала:
– Большое спасибо вам, товарищи.
Мне показалось, что она быстро глянула на меня. Я глупо улыбался, ибо в моей душе царил полный сумбур: радость, гордость, нежность, отчаяние.
Я вышел проводить Наденьку. Помог подняться в «полуторку». Там же разместились больные и тяжелораненые. Она села с краю, я стоял у машины внизу.
Вдруг Надя наклонилась вниз и порывисто поцеловала меня в щёку. Машина тронулась, а я остался стоять ошеломлённый.
Наденька крикнула:
– Спасибо вам тоже, товарищ Новосельцев, за розу.
Я не мог поверить в происходящее: она уезжает, а я, как дурак, ничего не могу изменить. Она же не зря пришла в нашу палату! Нет, я должен найти её.
***
…Мысль – самая быстрая вещь на свете. Мои воспоминания уместились в несколько секунд. Я выпил стакан водки и сидел оглушённый. Зачем всё вспоминать, когда ничего не сбылось? Для меня в ту ночь случилось самое ужасное.
Катер уже преодолел половину Волги. Ночь стояла безлунная. И это внушало надежду, что всё обойдётся.
Но диверсанты не дремали. Их сбрасывали с самолётов на левобережье не просто так.
Взмыла одна ракета из темного леса, вторая. Они начали медленно опускаться на парашютах. Катер стал виден в серебрящихся волнах, как на ладони. Он стремился как можно живее к берегу. Но уже взлетали в воздух «мессеры», беря курс туда, куда их направляли лазутчики. И поднялись вокруг судна огромные фонтаны, и закипела вода.
Одна бомба попала в катер, и его чуть не разорвало пополам. Людей швырнуло за борт. Они гибли десятками.
Едва нам сообщили утром о случившемся, я не поверил собственным ушам. Неужели сердце меня не обманывало, когда с болью сжималось при расставании? Пора, пора на фронт. Мне стало безразлично, убьют ли меня.
Но судьба была милостива. Она подаёт незаметные знаки, которые мы часто не замечаем. До конца войны я не получил больше ни единой раны. Мы сварили гитлеровцев в Сталинградском котле, а их остатки погнали к Дону. Наша легендарная 62-я гвардейская армия двинулась на Украину, после была переброшена на Берлинское направление. Моя душевная рана постепенно начала затягиваться. Ведь, когда не думаешь о болячках, они вроде сами собой исчезают.
Вернувшись на родину, я встретил замечательную женщину, которая стала моей женой. Потом было всё, как у всех в мирной жизни: дом, семья, работа, всякие заботы. К сожалению, теперь я доживал век в одиночку – супруги не стало раньше меня. Мой поезд равномерно двигался от одной остановки с чёткими цифрами до следующей. Хотя, где она – конечная станция, никто не сообщал.
***
Я возвращался вечером того же дня в поезде «Волгограда – Ростов». Вагон усыпляюще укачивал, однако не спалось. Далёкие события вновь растревожили душу, возвращаясь волнами. Встретимся ли мы все, ветераны, в следующем году?
В моём купе был лишь один попутчик. Он беззаботно похрапывал. За окном мелькали темнеющие лесопосадки. Раздался глухой голос проводницы, обращавшейся к кому-то:
– Сейчас будет Жутово. Приготовьтесь.
Я поднялся и вышел в коридор. Встав возле окна, приоткрыл его. Мне было душно. Поезд уже подкатывал ко второй платформе. В то же время к первой платформе подходил встречный поезд. Мелькали ярко освещённые вагоны. Наконец, состав, замедлив бег, остановился.
Прямо напротив я увидел в окне даму в строгом военном костюме; на плечах поблёскивали погоны майора медицинской службы. Чуть всмотревшись, я обомлел. Неужели…
Что нас заставляет понять – даже если человек меняется с возрастом – что это всё-таки он? Я колебался несколько секунд. Не выдержав, громко произнёс:
– Сестра Улыбка!
Дама посмотрела в мою сторону, слегка улыбнулась. Этого было достаточно, чтобы окончательно всё понять. Будто вновь возникла передо мной та самая милая в моей жизни медсестра. Я готов был выпрыгнуть из окна, и закричал:
– Наденька!
Женщина ещё пристальнее вгляделась в меня. Всплеснула руками:
– Ваня, разведчик! Дорогой мой!
Расталкивая стоявших в коридоре, побежал к выходу. Вот я уже в тамбуре. Почти в то же время Наденька показалась на площадке своего вагона. Тут оба поезда, точно сговорившись, издали пронзительные свистки и тронулись. Наши вагоны стали разъезжаться в разные стороны…
– Милая, дорогая Наденька! Я тебя никогда не забуду! – закричал я, что есть силы.
Поезд стал набирать ход.
Долетели ли до неё мои слова? Не знаю. Но судьба точно подаёт нам незаметные знаки.
***
Уже через несколько дней я, как безумный, взял вновь билет в Волгоград. Зачем я поехал туда, где её, без сомнения, быть не могло? Побывал в Больших Чапурниках, Светлом Яру, Жутово, других близлежащих пунктах, расспрашивал всех, кто мог хотя бы что-то знать о той, кого я так любил. Моё странное состояние не объяснить.
Ничего определённого.
И всё же я благодарен судьбе.
Да, она уехала на своём поезде туда, где так же были дом, семья и работа. Но главное – она осталась жива, моя Надежда.
Первое сентября
Иван Васильевич приоткрыл правый глаз. Вместо будильника на комоде расплылось бело-чёрное пятно. Прищурился, стараясь видеть чётче. Ого! Стрелки часов показывали девять тридцать семь. Поздновато, однако. Но вставать не хотелось. Это ещё год назад надо было вскакивать в полседьмого утра и собираться на работу. А теперь…
Уже с первой минуты пробуждения на пенсионера надвинулось облако необъяснимой тоски. Более того – депрессии.
Ночью проснулся в известную пору бессонницы – около трёх ночи. И спать больше не получалось.
Парадокс тот ужасен: чем отчаяннее пытаешься уснуть, тем тщетнее попытки. Это понятно, что у наших предков-питекантропов должен когда-то был срабатывать таймер – не то проснёшься, а тебя уже вовсю уминает забравшийся в пещеру лев… Однако сегодня какие хищники-то? Пора бы расслабиться на ложе цивилизации. Ан нет – осаждают проклятые мысли, будто шуршащие в бумаге мыши! И особенно надоедлива именно мысль, что невозможно уснуть. Как через час Иван Васильевич провалился-таки в бездну сна, не понятно.
Теперь иное! Невыносимо заныло в локте и ключице. То ли ревматизм, то ли полиартрит. Хотя какая разница, коли идти к врачу нет желания? Бодрый Минздрав извечно заверяет – вопреки очевидному, – что очередей в поликлиниках не существует. Того бы умника из министерства взять бы за шкирку да бросить в это заведение, дабы убедился в обратном! Хотя даже если прорвёшься сквозь строй таких же больных бедолаг, это ничего не изменит. «На что жалуетесь?», – поинтересуются. И буднично отрубят вторым вопросом: «Что же вы хотели? Возраст!». А хотелось бы другого.