Глаза Гориславы засияли:
– О! Спасибо, бабушка! Спасибо большое! Дай Мокошь, чтобы принял! – она посерьезнела. – Значит, огонь мне ближе… А я думала, когда этот жар чувствовала, что это любовь истинная так проявляется, что он то же, что и я, чувствует.
– А кто сказал, что это не так, – усмехнулась травница. – Раз уж на чувствах все у тебя завязано, может, это Остромирова любовь путь твоей силе открыла?
– Наверное, – зарделась девушка. – Хоть бы я своим огнем внутренним научилась управлять поскорее. Авось тогда и дар Сирин мне покорится!
– Научишься, – успокоила ее Всемила. – Ты, главное, не торопись: в этом деле основательность нужна и последовательность. До завтра вряд ли что случится, но вот несколько простых упражнений, которыми все ученики академий пользовались. Во-первых, коли почувствуешь, что сила рвется, остановись и глубоко подыши, подумай о чем-нибудь спокойном, попробуй чувства успокоить, тогда и сила бурлить перестанет. А перед сном, как ложиться будешь, считай, медленно, спокойно и думая об огне своем внутреннем. Ты о нем думаешь – и ближе к нему становишься, так постепенно и подружитесь.
Она улыбнулась.
– Ну вставай теперь, Горюшка, давай-ка я тебя чаем напою, пока еще светло.
– Спасибо, бабушка! Непременно так и поступлю! – Горислава схватила руки пожилой женщины и прижалась к ним лбом. – Вы мне так помогаете! – она, успокоившись, отерла лицо от последних следов слез. – А как вы думаете, папе стоит это рассказывать?
Всемила подумала немного.
– Папе можешь и рассказать, а вот маме лучше не стоит. Уж слишком она волнуется. Садись, внученька, – травница расставила кружки, поставила чайник на огонь и улыбнулась девушке. – Под вкусный травяной чай да с моими пирожками поведаешь мне, как с кузнецом погуляли.
– Ваши пирожки просто чудо, бабушка Всемила! – Горислава пересела на лавку у стола. – А Остромир меня в церкви по имени позвал. А потом на крепость пригласил посмотреть, – начала щебетать она.
Глава 8
Длинный обоз из саней начал снаряжаться еще затемно. Отцы семейств выводили и запрягали лошадей, матери будили детей, те же, еще бледные спросонья, сидели за столом, водя ложками по тарелкам с завтраком. Однако, чтобы вовремя поспеть к началу ярмарки в город, выезжать из деревни нужно было еще до рассвета.
Живко тоже вывел коня, запряг и повесил ему на шею торбу с овсом. Отряхивая коня от налипших соломинок, лесничий был по-прежнему задумчив, размышляя о вчерашнем разговоре с матерью. Он все больше уверялся в том, что Всемила была права, и теперь осталось только убедить друга Козарина.
На крыльце появилась Стояна.
– Живко, Козарин с Жданой еще не появились? – спросила она.
Лесничий покачал головой, но потом сообразил, что в полутьме она могла его и не увидеть.
– Не было пока, – сказал он.
Стояна кивнула.
– Подождем в избе, – ответила она и скрылась в доме.
Через несколько минут раздался скрип снега под чьими-то шагами.
– Доброе утро! – к саням подошли Козарин, Ждана, Горислава и Малюта. – А вот и мы. Белояр не поехал, соня.
– Здравствуй, Живко! – кивнула Ждана.
– Доброе утро, дядя Живко! – хором поздоровались девушка и мальчик.
– Доброе утро, – отозвался Живко. – А мои все проснулись, не хотят пропустить поездку. Яролика все утро уже мечтает о том, какие бусы себе купит, – он хмыкнул себе в бороду. – Подождите тогда, сейчас своих выведу.
Он зашел в дом и через несколько минут на крыльце появилась вся семья. Живко подпер дверь, пока все приветствовали друг друга. Яролика и Горислава тут же принялись шептаться и хихикать.
– Ну, садитесь, – скомандовал Живко. – Скоро уже на площади все соберутся, да будем выезжать. Стояна, не забыла ничего?
Женщина покачала головой.
– Укрывайтесь шкурами, – показал Живко. – Ну что, все расселись?
– Я с тобой, на облучке, поеду, – сказал Козарин, потягиваясь, – лишняя пара глаз в темноте не помешает.
Мальчики уже прижались друг к другу и задремали, женщины, пребывая в радостном возбуждении, переговаривались.
Сани тронулись, Живко выехал со двора и встроился в обоз. Горислава смотрела на исчезающие огни деревни. Что там делает Остромир? Как его рука и губа? И захочет ли он когда-нибудь снова видеть ее?
Яролика зевнула и потрясла головой, прогоняя сон.
– Ну что, – шепнула она, – выберем тебе ленты покрасивее, Остромир совсем голову потеряет. Как вы вчера погуляли? А то ты так и не зашла рассказать. А мне же интересно.
– О, ты же не знаешь… Кажется, будто уже сто лет прошло, – Горислава опустила голову на ее плечо. – Может статься, это была последняя наша прогулка.
– Почему? – удивилась Яролика. – Он что себя вел грубо? Вот еще! Горя, расскажи-ка мне все, мы что-нибудь придумаем. Если он тебя обидел, то мы ему устроим!
– Нет! О, что ты, вовсе нет! Он замечательный!
Девушки склонились друг к другу поближе, и Горислава начала свой рассказ о вчерашней прогулке и совете бабушки Всемилы.
Живко оглянулся назад, похмыкал и слегка придвинулся к Козарину.
– Разговор один есть, – понизил голос он. – Лучше бы нам сейчас переговорить, вряд ли кто услышит.
– Говори, – негромко отозвался Козарин, кивнув.
Живко задумчиво провел рукой по бороде.
– Я вчера все-таки прошелся до границы, – начал он. – Аккуратно шел, никто меня не заметил. И набрел… У нас там стена строится, – шепотом сказал он. – Где-то в два моих роста, каменная, огромная. Замуровывают нас, Козарин. Намертво. Вот тебе и Великий Острог. Вместо простых дозорных башен теперь стена, чтобы никто не вошел и не вышел.
– Эвона как… – отозвался Козарин спокойно, не отрывая глаз от дороги, но видно было, как от ярости напряглись желваки на его шее.
– Я к матери зашел, когда возвращался, – вполголоса продолжил Живко. – Рассказал – так она едва не прокляла их всех, а потом… В общем, предложила она уходить отсюда. Ее саму тут только мы и держим, она давно подумывала, да не хочет нас бросать. А теперь все страшнее и страшнее становится. Закроют нас здесь без входа и выхода. Мы с тобой и жены ладно, прожили бы, но за девочек страшно. Мать говорила, до нее слухи доходили, что совсем уж крепко за магов возьмутся. За всех, кого не выловили за эти годы. И у нас времени почти не осталось. Сейчас стена до ельника достроена. Я присмотрелся: строят быстро, однако еще несколько недель до того, как стена до болотной гати дойдет, есть. А дальше лес не наш, там я плохо его знаю.
– Даже не знаю… – растерялся Козарин. – И как нам мимо дозоров пробраться? Да и Ждана идти не захочет…
– Мимо дозоров я бы провел, – задумывается Живко. – А вот захотят ли… Знаешь, нам-то, может, и не будет особо ничего грозить, но девчушек надо спасать. Сгинут они здесь. Если бы хоть их с матерью отправить, пусть далеко от нас будут, зато живые.
– Одних? С Всемилой? – Козарин посмотрел на друга изумленно, но задумался.
– Да хотя бы и с Всемилой, – все так же тихо сказал Живко. – Мать хоть и долго пожила, но еще здоровая и крепкая. С ней они не пропадут. Да и знаю я, что в молодости знакома она была с кем-то из сольгардцев и галлов, сможет найти приют. Нельзя им тут оставаться: если тут стену построят да начнут частым бреднем всех перебирать, выйдут на них.
– Как же я с Горенькой-то расстанусь, – тоскливо проговорил Козарин, – и Ждана не пустит.
Живко побледнел, но твердо сказал:
– Мне самому хуже ножа мысль, что Ярушу не увижу, но лучше пусть не увижу, чем смотреть, как дочь на площадь выволокут, да сожгут там али камнями забьют. Времени думать нет, решайся, Козарин.
Учитель поморщился:
– Ты прав, – сказал он глухо. – Я с ней потолкую. Может, и пойдет вместе с твоей дочерью. А Ждане и говорить ничего не буду. Пусть потом голосит, когда Горя уже далеко будет.
Живко бросил взгляд назад. Его мать сидела рядом с женой и, казалось, принимала участие в оживленном разговоре Стояны и Жданы, однако Живко знал, что Всемила сейчас пытается уловить каждый шепоток, доносящийся с облучка.