– То же в этом случае?
Батюшков устало кивнул:
– Да, на Ковача-Карпати мы вышли именно так, но теперь наш информатор мертв. Понятно ли вам задание, есть ли вопросы?
– А в качестве кого я поеду в Ростов? – уточнил Калугин.
Батюшков кивнул:
– Да, это важно. Как археолог-любитель, каковым вы и являетесь. В Ростове базируется сейчас экспедиция профессора Володина из Московского университета, вы ведь с ним знакомы немного?
– Да, работали вместе на раскопках в Великом Новгороде.
– Вот и отлично. Володину скажите при встрече, что в Ростове оказались проездом, находитесь в отпуске и готовы поучаствовать в его археологических изысканиях, он хорошо принят в местном купеческом обществе, там немало меценатов и патриотов родного края. Кстати, среди них и тот, с кем ведет переговоры Ковач, некто Филимонов, фабрикант и судовладелец. О вашем приезде будет оповещен лишь один человек – начальник городского отделения Донского областного жандармского управления ротмистр Куракин. Но и он будет знать лишь то, что вы являетесь сотрудником жандармерии, посланным тайно в Ростов для борьбы с эсерами и эсдеками. Соответствующая договоренность с генералом Джунковским мною достигнута, вы получите подписанный им приказ всем чинам ОКЖ на юге России оказывать вам всяческое содействие. Разумеется, и Куракин обязан помогать вам, судя по отзывам это неглупый и опытный офицер. Джунковский попросил также, чтобы вы, как лицо новое и независимое, оценили методы работы и личные качества ростовских офицеров его ведомства. Вот, вкратце, суть дела, детали мы обсудим вечером, а пока отправляйтесь-ка в гостиницу «Гельсинфорс», номер для вас заказан и оплачен на сутки. Завтра вечером выезжаете в Ростов-на-Дону. Есть ли вопросы?
Калугин отвык немного от темпа и энергии генерала Батюшкова, который в свое время также окончил Михайловское училище. Десять лет назад Николай Степанович был еще только молодым начинающим контрразведчиком, но именно его жёсткая хватка, колоссальная работоспособность, незаурядный ум и личное мужество сыграли решающую роль в разоблачении целой сети германских шпионов в Виленской губернии и в Варшаве. Калугин уже долгое время мало интересовался политическими и военными делами, но он не мог ни задать напоследок генералу вопрос, витавший в те дни в воздухе:
– Будет ли война, ваше превосходительство?
Батюшков устало пожал плечами:
– Об этом знает лишь Господь Бог. Одно могу твердо сказать – германцы имеют очень сильную тяжелую артиллерию и превосходные железные дороги вблизи русской границы, возможная война с ними будет для нас кровопролитной и весьма напряженной. Русская армия не дрогнет перед кайзером Вильгельмом, как и сто лет назад перед императором Наполеоном, но вот сможет ли русская промышленность дать достойный ответ Круппу и Сименсу – вот в чем вопрос. Выдержит ли наш тыл, где полно дельцов, мародеров, взяточников, привыкших ловить рыбу в мутной воде, тех, о ком в народе говорят- «кому война, а кому и мать родна». Так было в Крымскую, турецкую, японскую войны, но вот германцы-то куда сильнее наших старых противников. Так что я всей душой не хотел бы этой войны, дорогой Павел Иванович, однако и в обществе, и кое-кто в армии её ждут с нетерпением. Будет ли она или нет – но мы должны быть готовы к ней в любую минуту, и обязаны пресечь все происки противника против фронта и тыла. До вечера, господин капитан!
Калугин вышел из здания Штаба в глубокой задумчивости. Павел Иванович принял предложение генерала Батюшкова спонтанно, без особых колебаний, и теперь не жалел об этом. Но справится ли он, ведь столько лет прошло в спокойной и мирной жизни?
«Назвался груздем – полезай в кузов», – подумал Павел Иванович и решил для начала пообедать в хорошем ресторане на Невском, пожалуй, даже у Палкина.
Калугин с удовольствием направился по Невскому проспекту в сторону Николаевского вокзала. Он любил Петербург, его прямые проспекты, величественные дворцы, здание Адмиралтейства с золотой иглой во главе, Летний сад, набережные Мойки и Фонтанки. Здесь прошла его юнкерская молодость, здесь он встретил свою первую любовь, закончившуюся, как это часто бывает, неудачей и разочарованием. И вот на берегах Невы, в столице Российской империи, начинался теперь новый этап в его жизни. Что он сулит, чего ждать от будущего? Лучше сейчас и не пытаться думать об этом, а просто выполнять свой офицерский долг, свои обязанности. «Делай что должно – и пусть будет, что будет». Эти слова императора-философа всегда служили Калугину путеводной нитью в любых жизненных обстоятельствах.
3
В купе скорого поезда Петербург-Владикавказ вместе с Павлом Ивановичем ехал один сосед, молодой есаул лейб-гвардии казачьего полка. Он получил краткосрочный отпуск и спешил в Новочеркасск, где жили его родители. Разговорились после Бологого, есаул оказался простым и открытым человеком, готовым обсуждать с незнакомым попутчиком самые разные темы. Разговор как-то незаметно перешел на казаков, на их быт и нравы, на само происхождение казачества.
– Хоть мы и относимся к легкой кавалерии, – убежденно говорил есаул, – но потрепать в бою можем кого угодно, хоть драгун, хоть кирасир. Вот атаман Платов так французов прижал, что еле ноги унесли.
– Согласен, – улыбнулся Калугин, – ведь еще во времена Крестовых походов легковооруженные конники Саладина успешно сражались с европейскими рыцарями, закованными в броню. Но в наши дни конница постепенно начинает уступать первую роль артиллерии и авиации.
Казачий офицер кивнул:
– Да, верно. Нам рассказывали в училище, что в Бородинской битве больше всего полегло и русских, и французов от ядер и картечи. А знаете ли вы о сражении под Балаклавой в Крымскую войну, когда донские батарейцы за двадцать минут уложили наземь цвет английской гвардейской лёгкой кавалерии?
– Как не знать, я ведь отставной артиллерист. Для Англии этот день стал траурным, у них об этом даже поэму сочинил поэт Теннисон. Из-за неправильного понятого приказа лорд Кардиган повёл в лобовую атаку свою бригаду, попав под фланговый огонь наших орудий.
– А у меня ведь дед был на том редуте, который атаковали британские гусары и уланы. Много их полегло, но большинство всё же домчалось до наших пушек, и начали рубить батарейцев. Дед вспоминал, – всё, думаем, смерть наша пришла, что артиллерийская прислуга против сабель выставит. Но Донской конный полк не подкачал, бросились на выручку, спасли земляков, а потом англичанам досталось от улан подполковника Еропкина. Мы по- другому и не можем, – с гордостью проговорил есаул.
– Нравится ли вам служба в гвардии? – спросил с интересом Калугин.
Казачий офицер смущенно ответил:
– Царёва служба для донцов всегда почетна, но вот дорогое это дело – в гвардии служить. Сам себя содержать обязан, расходов немало. Но главное – не люблю я эти серые казарменные громадины, сырые, холодные дворы, вечные дожди. Привык к яркому солнцу, синему небу да вольному простору. И наш Дон-батюшка мне милей во сто крат северных рек.
– Так что не переведетесь?
– Армейская кавалерия у нас всё больше вблизи границ стоит, в Варшавском военном округе, в Литве. Холодно там и дождливо. Думаю, мне нужно проситься на Кавказ, там климат дюже похож на наш, донской.
…За разговорами прошёл незаметно день, а утром проехали Коломну, Рязань, начались станции и полустанки Воронежской губернии, после ночи лесистые долины сменились степными далями. В Новочеркасске поезд стоял десять минут, Калугин и есаул тепло попрощались, и оставшийся недолгий путь до Ростова капитан ехал в одиночестве. Вот слева по ходу состава показались речные заводи, затем и широкий Тихий Дон блеснул под солнечными лучами. Калугин с интересом вглядывался в новые для себя места. Эх, приехать бы сюда просто отдохнуть, порыбачить, походить по бойким южным базарам. Но он снова стал в офицерский строй, в него верят, на него надеяться. Значит, об отдыхе нужно забыть. С этими мыслями капитан контрразведки Павел Калугин вышел на оживленную привокзальную площадь и на пролетке поехал в гостиницу «Московская», одну из лучших в Ростове.