Всю свою жизнь мистер Кеннеди считался с мнением общества и хорошо представлял, что теперь говорят о нём и его супруге, втихомолку переживая по этому поводу. У него просто в голове не укладывалось то, что делала Скарлетт. Мало того, что она купила лесопилку, даже не посоветовавшись с ним; сама вела дела, что уж никак не подобает замужней даме; так ещё и принимает Батлера, с которым молва их давно повязала. Нельзя сказать, что его жизнь превратилась в ад, нет, было и много приятного, если ни в чём не перечить жене. Но он чувствовал, что она несчастлива, часто рыдает в подушку по ночам, ничего ему не объясняя. Фрэнк очень надеялся, что ребенок всё изменит, и его супружеская жизнь станет более подобающей всему общепринятому.
Миссис Кеннеди думала иначе, менее всего в это непростое время ей нужен был ребенок. Душа её и без того пребывала в смятении: внезапный приезд и бегство Тони Фонтейна, убившего давнего врага Тары Джонаса Уилкерсона, навлек на них гнев новых властей. К ним не раз приходили с обыском, грозили острогом, а она только начала получать деньги с лесопилки, множество планов роилось в её беспокойной голове. Она должна обезопасить себя и детей, а для этого нужны деньги, много денег, и она работала много и тяжело, не надеясь на Фрэнка. Хотя в эти тревожные дни она обнаружила, что её муж не так уж робок, может испытывать и ярость, и решимость, да и объятия его могут быть более настойчивыми, чем ей хотелось бы…
Скарлетт плохо переносила первые месяцы беременности, Батлер перестал ходить к ним в дом, но вся Атланта знала, что они встречаются чуть ли не каждый день. Она не сразу догадалась, что он просто охраняет её. Ведь Фрэнку даже в голову не приходило сопровождать её в поездках. Обстановка в городе была очень тревожной из-за постоянных стычек с неграми, и Батлер всё реже покидал Атланту. Обычно Ретт подсаживался к ней в двуколку где-нибудь на дороге, брал в руки вожжи, а она склоняла голову к его плечу, испытывая давно забытое чувство незыблемости мира. И не было на свете убежища, более надежного, чем он!..
Она уже не могла обходиться без него, как и без коньяка, пропуская две-три рюмочки перед ужином, несмотря на свое положение. Ей хотелось быть с ним мягкой, слабой, чтобы чувствовать его заботу. Однако стоило ему однажды предположить, что она будет, словно гибкая лоза, покорно гнуться в его руках, если к ней правильно подойти, как Скарлетт в гневе прогнала его. Правда, гневалась она недолго, ровно столько, сколько он вылезал из двуколки и отвязывал свою лошадь. Расставаясь, они все-таки улыбнулись друг другу…
Последующие печальные события – смерть мистера О’Хара, потом отца Ретта – разлучили их на несколько месяцев. Этого оказалось достаточно, чтобы Эшли снова занял все её мысли. В декабре, когда Ретт вернулся, прежней теплоты меж ними уже не было, и она знала причину – переезд Уилксов в Атланту, под её крылышко.
Вереница событий кажущегося таким далеким прошлого пронеслась перед мысленным взором Скартлетт. Ей уже никогда не вернуть то душевное расположение, которое связывало их с Батлером в том не самом легком периоде ее жизни. Но не потерянная дружба беспокоила Скарлетт сейчас, а совсем иное чувство, тревожное, странно волнующее, необъяснимое для неё тогда, но очень понятное теперь. Долгое время она принимала его за страх разоблачения, ведь чарльстонец знал все о ней и Эшли. На благотворительном балу, когда они впервые встретились в Атланте, может, так оно и было, но лишь до того момента, когда она пошла с ним танцевать. Пламенные взгляды красавца, дерзкая улыбка, ощущение, что ты пушинка в его руках, мгновенно заставили её забыть про вдовство, материнство и репутацию…
Всякий раз, когда капитан Батлер появлялся в городе, все женское население приходило в волнение. Разбитых сердец было бы не счесть, но он ни разу не позволил себе что-либо предосудительного, явно предпочитая всем общество миссис Гамильтон, хотя и это трудно было назвать любовным ухаживанием. Она ждала вольностей, а их не было, комплименты были сомнительны, а главное, казалось, он видел насквозь все её уловки, с помощью которых она старалась повергнуть его к своим ногам. Он был так не похож на других мужчин, загадочный и притягательный, она чувствовала свое бессилие перед ним. От взгляда его темных глаз её бросало, то в жар, то в холод, мурашки бежали по спине, колени слабели, а ноги подкашивались.
Как она могла быть так глуха к своим ощущениям? Как можно было не заметить свое состояние? Неужели можно быть настолько ослепленной призрачной любовью?
– Когда же это началось? – попыталась осознать Скарлетт. – Собственно так было всегда в его присутствии, даже в самой неподходящей для этого обстановке – на свидании во время его ареста, при прощании на дороге в Тару или за месяц до этого, когда он застал её одну на веранде дома тети Питти. Ах, нет! Тогда, наоборот, все располагало к признаниям: ночь окутала их мраком и тишиной, пересмешник и тот не решился нарушить безмолвие.
…Ретт взял её руку, повернул ладонью вверх и поцеловал. Прикосновение его теплых губ обожгло её, и трепет пробежал по телу. Его губы продвинулись выше, к запястью… Сердце забилось сильнее, кровь прилила к щекам.
– Я ведь ни капельки не влюблена в него, – в смятении пронеслось у неё в голове. – Я люблю Эшли.
Но от чего так дрожат руки, и этот предательский жар в груди, и желание взлохматить ему волосы, почувствовать его губы на своих губах…
– И все же я нравлюсь вам, – шепчет вкрадчивый голос. – А могли бы вы полюбить меня, Скарлетт? В вашем сердце должно найтись местечко и для меня…
Он снова поцеловал ее ладонь. И снова по спине у нее приятно поползли мурашки.
…Я возжелал вас с первой же минуты, сразу, как только увидел в холле в Двенадцати Дубах…
Ей бы возмутиться от таких откровенно неприличных слов, но перехватывает дыхание, как и теперь, при одном только воспоминании о звуках его голоса. Так же было и в тот памятный для неё день, когда она впервые увидела его.
…Незнакомец, стоя поодаль от остальных гостей, не сводил с нее глаз. Несмотря на большие планы относительно Эшли, Скарлетт не преминула отметить аристократические черты смуглого лица гостя, атлетическую фигуру, гордый красивый профиль. Глаза их встретились, и она вдруг отчетливо осознала, что лиф её платья вырезан слишком глубоко, он улыбнулся насмешливо и нагло, и у нее перехватило дыхание…
– А ведь это произошло до объяснения в библиотеке, свидетелем которого он стал, – с удивлением обнаружила Скарлетт, – и смущение мое было вызвано лишь его вниманием, а не страхом разоблачения!
Это открытие потрясло ее. Как ни коротка была их интимная жизнь, не больше года, наверное, но теперь Скарлетт знала точно, что это было желание, влечение к нему, и оно возникло сразу с того момента, как только она почувствовала его оценивающий взгляд и не посчитала это дерзостью.
– Право, можно подумать, что я влюбилась в него, как последняя дурочка, с первого взгляда!
Ей бы тогда задуматься, послушать свое сердце, но у нее в голове было совсем другое – предстоящее объяснение с Эшли. С ним ее ничего не пугало, в его глазах не было огня.
Вспоминая встречу за встречей, переставляя их по времени, сопоставляя высказывания Ретта, Скарлетт находила все больше подтверждений его любви и своего ответного чувства, так не похожего на то, что она испытывала к Эшли.
…Я хочу обладать вами – ни одной женщины я не желал так, как вас, и ни одной не ждал так долго, – говорил Ретт…
От таких слов жаркая волна бежала по телу, голова кружилась, гулко стучало сердце. Но почему он ждал? Ведь ему ничего не стоило соблазнить её. Как будто и сам избегал этого, иначе не вел бы себя столь чудовищно. Его манеры раздражали ее неимоверно, слова обижали, заставляли злиться. Не язык, а жало, она никогда не выходила победителем из их словесных поединков. Столько было сказано ненужных слов, кроме главных слов любви, произнесенных тихо, серьезно, без дерзостей, без насмешек, без загадок.