– А чем масса Джералд плох? Такого хозяина еще поискать, да и жентмун тоже, – удивилась негритянка.
– Могла ли она его любить? Утонченная аристократка-француженка и недалекий, грубоватый, ловкий в делах ирландец, более несхожих людей невозможно себе представить!
– Да кто ж его не любил?
– Как мужчину, Мамушка! Уж не так ты и глупа, чтобы не понимать, о чем я спрашиваю.
– Так откуда ж мне про то знать? Дети были, значит любила.
– Ничего это не значит, не отговаривайся, – приказала хозяйка.
– Ишь, допытывается, может, прослышала чего? – задумалась сбитая с толку нянька. – Или сама что удумала? Не завела ли шашни с кем? Ох, неужто, мистер Уилкс, опять свет застит?
Старушка совсем ушла в свои размышления, – не может же она, не испросив разрешения своей госпожи, раскрыть тайну её любви!
– Спишь, что ли? – рассердилась Скарлетт. – Тогда иди к себе, Порк расскажет.
– Видать пришла пора, все одно дознается, упрямица, – тяжко вздохнула старушка, завела глаза к небу и поведала про любовь мисс Эллин к беспутному черноглазому кузену.
…Никому не ведомо, почему Филипп Робийяр оказался в Новом Орлеане, городе вопиющей нищеты и роскоши. Еще доживали свой век аристократические салоны французских помещиков-колонистов, недавних хозяев Луизианы, а город уже наводнили толпы авантюристов всех национальностей, успешно обстряпывающих свои темные дела. В игорных притонах орудовали шулеры, здесь можно было выиграть бешеные деньги и мгновенно все потерять. Шумные компании деловитых янки, насаждали в «американском Париже», как называли город кичливые южане, свои порядки: суд Линча, пистолетную стрельбу, громкие аферы, пьянство и разнузданные кутежи. В одном из таких кутежей и погиб красавец Филипп Робийяр…
– Дерзок был, под стать мистеру Ретту. Ничего не оставалось моей голубке, как принять предложение мистера О’Хара или уйти в монастырь. Отец согласился на брак, но не простил ее, а зря. Мистер О’Хара оказался добрым человеком и безмерно любил свою молодую жену. Семья получилась хорошая, выросли девочки-красавицы, мисс Эллин была счастлива, да и батюшку вашего полюбила, по-другому, конечно, не как Филиппа, а может еще и лучше, – с назиданием закончила свой рассказ Мамушка. – С кузеном-то могло и не быть ни семьи, ни детей.
– Теперь ясно, почему мама так противилась моей свадьбе с Чарльзом – понимала, что я его не люблю, и знала каков брак без любви, – задумалась Скарлетт, уже не слушая Мамушку.
Вспоминая, что ее заставило выйти замуж за нелюбимого, дочь догадалась, почему Эллин приняла предложение шумного ирландца, столь не подходящего ей по возрасту, происхождению, воспитанию, привычкам, образу мыслей, да и по внешности. Она хотела только одного – уехать навсегда из своего родного города, чтобы никогда не видеть ненавистных ей людей, разлучивших ее с любимым.
– Вот значит, как все было, видно сходство с матерью у нас не только в тонких чертах лица, но и в несчастной любви. Что же ей давало силы? С пятнадцати лет только семья, шестеро детей один за другим, потеря трех мальчиков, беспросветная работа по усадьбе, заботы о бедных, больных, белых и черных. Неужели ей не хотелось веселиться, танцевать, нравиться красивым мужчинам? – пыталась понять Скарлетт.
Мисс Эллин, казалось, была всем довольна, неизменно внимательна к мужу и всегда старалась сделать ему приятное, выслушивая его пространные рассуждения о войне и политике, всегда находила ласковое слово для своих девочек, особенно для своенравной старшей дочери. Между тем, ее раненая душа страдала и оплакивала возлюбленного, но никто об этом даже не догадывался – ни дети, ни слуги, ни соседи. Разбитое сердце не мешало ей быть настоящей леди, воплощением нежности, любви и глубочайшей мудрости…
Они еще долго, молча, сидели на террасе. Скарлетт размышляла о судьбе матери, а Мамушка ерзала в кресле, беззвучно шевеля губами, уговаривала небеса простить её грешную, что нарушила обет молчания.
Скарлетт разбудил шум ветра в вершинах могучих кедров. Она подошла к окну – серые тучи затянули все небо, моросил мелкий осенний дождь, хотя было еще совсем тепло, и о приближении осени свидетельствовали лишь убранные поля да отъезд сезонных рабочих. В доме было тихо, словно все спали: ни голосов детей, ни окриков, ни громыхания посуды. Скарлетт чуть приоткрыла окно, и в комнату ворвался влажный воздух, шорох мокрых листьев, запах свежеструганного дерева.
Почему-то вспомнилась бревенчатая хижина, сложенные в штабель гладко отесанные брусья возле нее; журчание ручья где-то неподалеку; лес, наполненный запахами приближающейся весны; тишина, изредка нарушаемая порывами ветра, сбрасывающими на землю тяжелые капли дождя; губы Ретта на ее губах…
Кто бы мог подумать, что встреча, начавшаяся с долгой перебранки закончится страстными объятиями? В тот день она впервые поняла, что дорога ему. Чем же еще можно объяснить, если человек, едва избежав виселицы, летит на всех парусах, чтобы одолжить необходимые ей деньги, а потом едет с нею под дождем за город?
…Я готов каждый день покупать вам по лесопилке, – пошутил Ретт при расставании.
– Может, вовсе не из желания иметь лесопилку я заставила вас мокнуть под дождём.
– Вы вселяете в меня надежду, так из-за чего же?
Он внимательно смотрел ей в глаза – она не дразнила его. Да и он был серьезен.
– Не хотелось идти домой.
– В таком случае, если я вас правильно понял, почему бы, нам не уехать вместе из этого города? Мало ли мест на земле, клянусь, вы не пожалеете! – пылко предложил он.
Скарлетт на минуту задумалась, прижавшись к его груди. Он обнял её, целуя волосы, лоб, уже без страсти, но бережно и ласково, словно свое любимое дитя. Ей было так тепло, так надежно в его руках.
– Хорошо бы, конечно, прожить до конца дней своих, не ведая страха и забот, рядом с этим сильным мужчиной, который, оказывается, может быть таким милым и нежным! Но что будет с Тарой? – нехотя отпрянула она.
– Я не оправдал ваших ожиданий? Вам было неприятно?
– Ах, что вы, ни с кем мне не бывает так хорошо, как с вами, вы же знаете, – поспешно ответила она. – Вы единственный, на кого я могу положиться!
Ретт усмехнулся, он ждал от неё других признаний, ведь она только что доказала, что он ей совсем не безразличен, а слова выражали лишь дружеское расположение к нему.
– Не можете оставить своего белого слона в графстве Клейтон? – догадался он, заметив, как морщинка раздумий промелькнула меж её бровей.
Она грустно кивнула. Ретт помрачнел – Тара для него означала Эшли. Скарлетт не стала его разубеждать, не будучи сама ни в чём уверенной…
– Пожалуй, это был лучший период в наших отношениях! – тепло улыбнулась Скарлетт. – Ретт был мягче воска в моих руках, так добр, так терпелив, перестал насмехаться, совсем не упоминал про Эшли, и ни на чём не настаивал.
…Первое время она очень опасалась увидеть на лице Ретта торжество одержанной победы, и эту его поганую усмешечку, что, мол, всё имеет свою цену, и твердо решила, что не позволит ему так думать о себе. Она вернёт все деньги сполна, пусть не радуется, что купил её. Однако Батлер, как истинный джентльмен, ни единым взглядом, ни намёком не пытался напомнить ей о происшедшем. Это её даже слегка обижало, а потом она тоже выбросила тот день из головы, будто ничего и не было.
Он опять, как во время войны, стал частым гостем в доме тети Питтипэт, совершенно очаровав ее сдержанными безупречными манерами. Скарлетт чуть не лишилась чувств, когда впервые застала его в своей гостиной, мило беседующим с тетушкой. Уголок его губ лишь слегка насмешливо опустился при её появлении, и он с невиннейшей улыбкой пояснил, что в силу известных обстоятельств, слишком долго был лишен общества своей доброй приятельницы – мисс Гамильтон – и очень соскучился. Но теперь с лихвой вознагражден, встретив здесь ещё и своего давнего партнера по делам – мистера Кеннеди. Правда, старый партнер не выказал желания поддерживать деловые отношения, да и приятельские тоже, даже не скрывая за вежливостью своего недовольства. Неприятнее всего для Фрэнка было то, что Уэйд привязался к дяде Ретту всей душой и радовался ему как родному отцу. Да и миссис Кеннеди не хмурила брови в его присутствии.