- С ней и повеселиться можно. - И фыркнул.
Хорьковые глазки Осецкого еще больше сузились. Он остро, почти враждебно вглядывался в О'Мару.
- Ты к чему клонишь? - спросил он неприязненно.
О'Мара добродушно улыбнулся и покачал головой.
Не успел он открыть рот, как Осецкий снова заговорил.
- С ней одна мука, - выдавил он из себя.
- Прошу вас, - вмешалась Мона,- нет никакой необходимости все нам рассказывать. Мне кажется, вам и так задали слишком много вопросов.
- Да я не против, пусть допрашивает. Просто интересно, что он прознал про мою девушку.
- Не знаю я ничего ровным счетом, - ответил О'Мара. - Просто ляпнул по глупости. Выкинь из головы!
- Не хочу я ничего выкидывать, - запротестовал Осецкий. - По мне, лучше уж расстаться с этим грузом, чем в себе носить. - И умолк, опустив
голову, не забывая, впрочем, уминать сандвич. А спустя несколько секунд прикончил его, поднял голову, улыбнулся улыбкой херувима, встал и
потянулся за пальто и шляпой. - В другой раз расскажу, - сказал он. - Уже поздно.
У самой двери, прощаясь, он еще раз ухмыльнулся и заметил:
- Кстати, если окажетесь на мели, дайте мне знать. Немного всегда готов вам одолжить, если понадобится.
- Хочешь, домой тебя провожу? - вызвался О'Мара, не находя лучшего способа выразить признательность за эту нежданную доброту.
- Спасибо, сейчас мне лучше побыть одному. Никогда не знаешь… - И Осецкий затрусил по улице.
- Да, так чем кончилось с этим малым Икинсом, о котором ты нам рассказывал? спросил я, когда за Осецким закрылась дверь.
В другой раз расскажу, - пробурчал О'Мара, одаряя нас одной из неповторимых ухмылок Осецкого.
- Нет в этой истории ни слова правды, - констатировала Мона, направляясь в ванную.
- Ты права, сестрица, - сказал О'Мара. - Я все выдумал.
- Брось,- не отставал я,- мне-то ты можешь рассказать.
- Ну, ладно, - согласился он, - хочешь знать правду, потом не жалуйся. Итак, не было никакого Икинса - был мой брат. Он тогда скрывался от
полиции. Помнишь, я тебе рассказывал, как мы вместе удрали из сиротского приюта? Так вот, с тех пор прошло десять лет - а может, и больше, -
прежде чем мы встретились. Он двинул в Техас, где нанялся ковбоем на ранчо. Эх, хороший был парень. А потом с кем-то крепко повздорил - должно
быть, пьян был - и по нечаянности пристукнул.
Он сделал глоток бенедиктина, затем продолжал:
В общем, все было, как я рассказывал, только никакой он был не чокнутый. И явился за ним не служащий из сумасшедшего дома, а мужик из полиции.
Ну, тут я наделал в штаны, доложу тебе. В общем, разделся я, как он велел, и отдал все свое тряпье брату. Тот был и шире меня, и ростом выше;
словом, я знал, что ему ни в жизнь не влезть в этот костюм. Ну, сказано - сделано, пошел он в ванную одеваться. Я надеялся, что ему хватит ума
вылезти через окно ванной наружу. Мне невдомек было, с чего это тот офицер не надел на него наручники; ну, подумал, у них в Техасе на этот счет
свои правила. И тут меня осенило: вот выскочу сейчас в чем мать родила на улицу и завоплю благим матом: «Режут! Режут!» Добрался я только до
лестницы: о ковер споткнулся. И вот уже оседлал меня этот детина, пасть рукой зажал и обратно в комнату тащит.
- Ну и прыть у вас, а, мистер?- спрашивает. И этак легонько врезает мне кулаком по челюсти. - А брат ваш, если и вылезет из окна, далеко не
уйдет. У меня снаружи люди стоят, его дожидаются.
И в этот момент выходит мой брат из ванной, легко и не-принужденно, как всегда. А вид у него в этом костюме - что у клоуна в цирке, да еще
голова обрита.
- Брось, Тед, - говорит, - они меня заарканили.
- А что с моим тряпьем будет? -г хнычу я.