Но город не собирается умирать и рушит все расчеты немцев. Работают заводы, фабрики, школы, институты. Работают почта и поликлиники. Работают библиотеки и театры. Слово «блокада» не произносится – город считается на осадном положении, но ленинградцы понимают, что на них с надеждой смотрит вся страна. Выстоит Ленинград – выстоит страна! Выстоит Ленинград – выстоит мир. Отступать некуда.
Приходят дни, когда расстояние измеряется шагами, хлеб – граммами, а температура в минус пять градусов считается естественной комнатной температурой. Каждый день заснеженными тропками к старинному зданию института приходят бледные ленинградцы. Большинство доноров отказываются от компенсаций, передавая деньги в фонд обороны.4
Кровь для нужд фронта пытаются сдать даже седые старики и школьники. Они умоляют медперсонал взять хотя бы семьдесят или пятьдесят миллилитров для общего дела, но врачи неумолимы.5
До конца 1941 года кровь сдают 35856 человек6.
Кровь из замерзающего города теплым ручейком поступает на фронт, питает жизненной силой тысячи своих защитников.
Вскоре ученые ЛИПКа замечают, что блокадная кровь отличается от довоенной по биохимическому составу. Она «легчает», светлеет и вместе с тем обретает новую энергетику. Как тот ландыш, что зацвел среди зимы – землю в горшочке случайно оросили донорской кровью.
Сотрудники института переходят на казарменное положение – они живут и работают в лабораториях и мастерских. Для наиболее обессиленных создается профилакторий. Ученые умирают от голода, но проводят исследования на себе – описывают алиментарную дистрофию, меняющиеся свойства крови. Пишутся статьи и диссертации. На Ученом совете звучат доклады и планы, которые необходимо выполнить в условиях трагического эксперимента.
Зафиксированные в блокадные годы результаты до сих пор изучаются. Они позволяют понять генезис системных изменений организма в экстремальных, нечеловеческих условиях с высокой концентрацией духовной собранности. Иными словами, как соотносится длительное голодание и сильнейшее нервно-психическое напряжение с волей к жизни и победе.
ЛИПК переходит на заготовку универсальной нулевой (первой) группы крови и начинает в массовом порядке выпускать «Жидкость Петрова» в «ленинградских ампулах».
На близкий фронт отправляется и традиционная консервированная кровь. Всезнающая американская пресса пишет: «Медсестры в Красной Армии всегда имеют при себе 200 граммов (примерно 6½ унций) крови „универсального“ типа в специальной ампуле, снабженной стерильной резиновой трубкой, иглой и фильтром. Таким образом, переливание крови раненому можно сделать еще до выноса с поля боя».
Основными причины гибели раненых на поле боя остаются болевой шок и кровопотери. ЛИПК в короткие сроки осваивает «Таблетки Петрова», которые растворяются в ста граммах стерильной воды с добавлением все тех же 10% крови. Раствор применяется для снятия болевого шока, острой кровопотери, аэробной инфекции, сепсисе, вторичной анемии. Попросту говоря, ампула раствора, полученная из таблетки и минимума консервированной крови, вытягивает бойца с того света. Вскоре оказывается, что таблетка может давать эффект даже при отсутствии консервированной крови! Достаточно растворить ее в воде и ввести солевую жидкость струйным или капельным методом в организм раненого. Бутылочку с водой, в которой разводят таблетку, бойцы называют «четвертинкой», по аналогии с маленькой бутылкой водки.
Совсем иначе обстоят дела в германской армии. «Кровный вопрос» в Третьем рейхе относится к категории сакральных. Еще до войны идея донорства в фашистской Германии спотыкается о теорию чистоты арийской крови. Идеология мешает практической медицине. Теоретики расового превосходства настолько мистифицируют представления о крови, что медики Рейха приостанавливают многие разработки в области гемотрансфузии7. И к началу войны с СССР в германской армии, настроенной на блицкриг, не оказывается фронтовой службы крови. И лишь после тяжелых потерь немецкие медики пытаются брать кровь для переливания у военнопленных.
Но организмы пленных красноармейцев «не хотят отдавать кровь солдатам фюрера» – как по причине ничтожного питания в лагерях, так и в связи с психологическим шоком. Сосуды сужаются, пульс уменьшается, и русская кровь не хочет бежать в немецкие пробирки и баночки. Тридцать семь концлагерей на территории тогдашней Ленинградской области (она включала в себя некоторые нынешние самостоятельные области) не могут дать донорскую кровь в требуемых объемах.
Иное дело дети! Детская кровь считается у фашистов чистой от житейских страхов, к тому же легко извлекается из доверчивого организма. При полном извлечении крови умерший ребенок называется полным донором. На полных донорах специализируются детские концлагеря в Белоруссии8 и Прибалтике9. Но и этой крови скоро перестает хватать германской армии. Для сравнения: в СССР донорство разрешалось с 18 лет, фашистские «врачи» выкачивали кровь даже у годовалых младенцев.
Но под Ленинградом только один детский концлагерь – в поселке Вырица, и заключенных в нем полторы сотни детишек используют для переливания крови высшему офицерскому составу.
К зиме обе воюющие стороны несут под Ленинградом большие потери. Мясорубкой для обеих сторон становится «Невский пятачок».
В самую лютую пору осады Ленинграда, а именно в декабре 1941 года, газета «Нью-Йорк таймс» пишет:
«По сообщениям женевского корреспондента агентства Оверсис Ньюс, в швейцарских медицинских кругах заявляют, что одна пятая часть германских солдат и офицеров, раненых на советско-германском фронте, погибает в связи с тем, что в условиях суровой зимы им не может быть сделано переливание крови. Особенно много раненых погибает в Ленинградском районе…»10
Представитель штаба сухопутных войск генерал-лейтенант Паулюс (через два года он сдаст под Сталинградом два десятка дивизий и отправится в советский плен в чине фельдмаршала) прибывает с инспекционной проверкой в район станции Мга. Неподалеку, на Невском пятачке, гибнут в изнуряющих рукопашных боях любимцы фюрера – 7-я авиадесантная дивизия Вермахта, за два дня отбившая у англичан остров Крит. Раненых в кровопролитных боях на Невском пятачке спасти не удается – в госпиталях нет донорской крови. «А откуда берут кровь русские?» – интересуется Паулюс. И получает обескураживающий ответ: из блокированного Ленинграда. «Черт побери! Кто кого заблокировал – мы русских или они нас?! Откуда в замерзшем голодном городе донорская кровь?» – «Русские разбавляют кровь жидкостью из таблеток!» – «Учитесь, клистирные трубки!» – кидает разгневанный Паулюс медикам.
Остатки авиадесантной дивизии выводят с Невского пятачка и отправляют на отдых во Францию, а многочисленная немецкая агентура в Ленинграде начинает охотиться за секретом изготовления жидкости и таблеток Петрова.
Ставится задача перехватить готовые препараты при их доставке в прифронтовые госпитали.
ЛИПК и шесть его филиалов в разных районах города целенаправленно обстреливают и бомбят. Крупные снаряды с Вороньей горы рушат близлежащие дома, случаются прямые попадания в старинное здание института, на его крышу сыплются зажигалки, гибнут доноры, идущие поутру сдавать кровь.
В ЛИПКе, как и везде, нет электричества, тепла, воды. Стерилизаторы и мойку донорской посуды переводят на дровяное отопление, центрифуги крутят вручную, воду возят с Невы и стерилизуют в дровяных автоклавах. Скоро дистиллированную воду начнут получать из снега, в котором утопает город.