Мерси в ужасе рассматривает свой свитер, прежде чем убрать его в рюкзак Fendi, а Фейт смеется.
– Я купила бы себе такую вещицу, – говорит она с улыбкой и целует меня в лоб: – И носила бы ее в кармане, когда тебя нет поблизости, По.
– Интересно, сколько вообще стоит в месяц этот мамин Привилодж? – спрашивает Макс, пока Эффи набирает очередной сложный код на металлической панели в каменной стене. – Двадцать кусков в месяц? Тридцать? Это безумие!
Дверь в коттедж беззвучно открывается.
– Здесь не следует произносить таких слов, – замечает Эффи, пока мы идем по залитому солнцем коридору.
– К маме это не относится! – быстро говорю я. – Она просто очень устала.
– Конечно. Ведь это так тяжело – целый день ничего не делать, и так двадцать недель подряд. Я просто уверена, что мама совершенно без сил, ведь она то сидит в парилке, то делает косметические процедуры, то пьет зеленый чай. Бедняжка, как она вымотана!
Я рада, что Мерси это понимает. Очевидно, если бы маме не нужно было здесь находиться, ее бы тут и не было. Она была бы дома с нами, или на съемочной площадке, или устроила бы себе длинные каникулы на Мальдивах, как прошлым летом.
– Селфи! – громко требует Макс, поднимая телефон, когда мы все собираемся у знакомой двери. Я выложу пост: «Приехали навестить сумасшедшую на чердаке, LOL! Хештег: печальные_лица».
Эффи качает головой, потом откашливается.
– Мама, – ласково зовет она и стучит в дверь, – тебя не сильно утомят посетители?
Повисает долгая тишина.
Мы слышим, что за дверью передвигают мебель, расстегивают и застегивают молнии, захлопывают зеркальце. Наконец раздается слабый голос:
– Да-да, думаю, все в порядке. Заходите, мои дорогие.
Мы толкаем дверь и оказываемся в огромном сьюте.
Вокруг все безупречно и однообразно, как в старом черно-белом фильме. Даже огромные букеты в вазах, которыми заставлены все поверхности, строго серебряного и белого цветов.
Мама лежит на кушетке, мастерски поставленной под луч солнечного света. На ней белая шелковая просторная пижама, и у нее идеальный макияж. Светлые волосы с платиновым оттенком аккуратно причесаны, глаза закрыты, и одна ладонь аккуратно прижата ко лбу. Я под впечатлением. Мама умеет себя эффектно подать.
– Боже, вы что, издеваетесь? – громко вздыхает Мерси.
– Мои дорогие! – Ее ресницы дрожат, серебристые глаза открываются и смотрят в потолок. – Как хорошо, что вы пришли. Я так по всем вам скучала! До самых костей, до самой глубины моего… ох…
Я сажусь на кушетку рядом с ней.
– Мамочка, – говорю я, пытаясь ее обнять, – мы тоже скучаем! Как ты? Ты уже ходила гулять в поле? Нужно сходить, ведь ты Телец, и прогулка – идеальная оздоровительная процедура для твоего душевного спокойствия.
– Правда? – спрашивает мама, поглаживая мою голову кончиками пальцев, и я отодвигаюсь подальше, чтобы дать ей больше места. Она с трудом встает на ноги.
– О боже.
Она тщательно разглаживает складки, которые появились на ее шелковой пижаме из-за моего напора, потом смотрит на меня.
– Хоуп, дорогая, – говорит она, немного хмурясь, – ты должна сидеть прямо. Иначе у тебя будет кривая спина, а в твоем возрасте это уже очень трудно исправить.
Я хватаюсь за этот знак внимания.
– Извини.
– Фейт. – Мама скользит по комнате и берет лицо Эффи в свои руки: – Любимая, ты пользуешься кремом, который я тебе дала? У тебя большие поры. Не забывай, что эти камеры с высоким разрешением увеличивают каждый недостаток.
– Да, каждый вечер, мам. Честное слово.
– Умница.
Теперь очередь Макса.
– Дорогой, как дела в Барбикане? Я понимаю, у привидения нет слов, но все-таки это важная роль. Я постаралась задействовать кое-какие связи, но, боюсь, в основном все зависит от твоих актерских качеств.
У брата начинает дергаться левый глаз.
– Все в порядке. В смысле, я умираю до того, как поднимается занавес. О чем еще можно мечтать?
Мама ничего ему не отвечает и поворачивается к Мерси.
– Эти кожаные брюки смотрятся на тебе потрясающе, дорогая. Но ты не думаешь, что четырнадцатый размер сядет лучше? Кажется, в двенадцатом тебе неудобно.
От напряжения у Мер двигаются желваки.
– Спасибо, они прекрасно сидят.
– Да, конечно. – Мама вяло улыбается. – Я просто беспокоюсь о тебе.
– Правда? Приятно для разнообразия.
Повисает тишина.
– Мама, – Фейт резко делает шаг вперед, – наверное, тебе стоит отойти от окна. Макс притащил сюда папарацци, а у них очень мощные камеры.
Мама сразу выпрямляет спину.
– Ох, – вздыхает она, приближаясь к окну и распахивая пошире шторы, – настоящие коршуны. Никакого личного пространства! Никакого уважения к частной жизни! Неужели эти койоты умеют только брать, брать и брать и хотят, чтобы мы давали, давали и давали?!
Мерси, Фейт и Макс переглядываются, приподняв брови.
– Да, это странно, – иронизирует Мерси.
Мать встает так, чтобы свет хорошо падал на ее высокие скулы, потом задумчиво смотрит вдаль, и в ее серебристых глазах появляется блеск.
– Вы случайно не видели там никого из LA Times?
– Не-а, – ухмыляется Макс. – Но я видел кое-кого из The Telegraph. Ведь как раз эту газету читает бабушка, правда?
Мама резко задергивает шторы и делает шаг назад.
– И… как она поживает?
– Она хочет знать, почему ты живешь здесь, а не дома с детьми, – говорит Мер, уставившись на свои алые ногти. – Вообще-то, мы все хотели бы получить ответ на этот вопрос, когда у тебя вдруг появится свободная минутка.
– Ах, дорогие мои, – говорит мама с нежной улыбкой, – так мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Я обязательно справлюсь с этим недугом, обещаю вам!
Она аккуратно садится на кушетку, изящно скрестив ноги.
– А сейчас, боюсь, я слишком устала. На два часа у меня назначена встреча с одним уважаемым травником, так что…
В наступившей тишине Мерси выразительно смотрит на свои часы. Сейчас нет еще и десяти утра.
– Конечно, – говорит Эффи, покусывая нижнюю губу. – Тебе нужно прийти в себя, мам. Увидимся в следующее воскресенье, да?
Поддавшись минутному порыву, я снова бросаюсь к маме.
– Сейчас ретроградный Нептун, – шепчу, уткнувшись ей в шею, пока она пытается устроиться на пышных подушках. – И это объясняет все! Так что не забывай о свежем воздухе, избегай красного цвета и спрячь это себе в наволочку.
Мама не успевает ничего сказать, а я уже сую ей в руку мешочек с лавандой, целую ее в щеку и выскальзываю из комнаты.
Я прекрасно завершила эту сцену.
4
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: ПРИЕМНАЯ В РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ
– Ну, – говорит Макс, когда мы в растерянности переглядываемся, – все прошло гораздо хуже, чем ожидалось.
Фейт кивает.
– И что будем делать?
– Совсем у нее, что ли, стыда не осталось?! – Мерси трет нос. – Это было жалко. Трагично. Грустно.
Мы все отлично исполняем свои роли, внимательно читаем общий сценарий, как в идеально сделанном ситкоме – лауреате премии «Тони».
– Так трагично! – с чувством соглашаюсь я, стараясь одновременно сжать все их шесть рук в знак поддержки. – Так грустно. Последняя мамина съемка в романтическом фильме была такой напряженной и требовала от нее столько усилий, что теперь она просто испещрена. Кажется, папе уже пора поскорее приехать из Лос-Анджелеса.
Макс напряженно смотрит на меня.
– Хоуп, – говорит он, внимательно вглядываясь в мое лицо, – ты имела в виду «измождена», а не «испещрена». Мама в этом центре не потому, что покрыта какими-то точками или надписями. Но ты ведь понимаешь, что происходит на самом деле, правда? Ты же не веришь, что…
– Эффи, – радостно начинаю я, – это хороший вопрос. Что же мы будем делать? Надо вместе поразмыслить и придумать, как оставаться веселыми. Нам надо следить, чтобы мама была счастливой до тех пор, пока папа не вернется домой, потому что счастье – это же самое главное на свете! Конечно, помимо любви. У вас есть идеи?
Макс, Мерси и Фейт уставились на меня.
– У меня нет, – быстро говорю я, потому что они смотрят излишне выжидающе. – Вам тоже нужно подумать. Я не могу все делать одна.