Правда, в Эйтине еще не угасла робкая надежда на
то, что цесаревна Елизавета Петровна, если судьба ей улыбнется,
может круто изменить положение; тогдавместобрауншвсйгцевк
престолуРомановыхпридвинетсяблизкаяим по крови династия
Шлезвиг-Голштейн-Готторпская...
За ужином епископ сказал:
-- Не будем создавать сладких иллюзий о России! Беда втом,
что русские слишком ненавидят нас -- немцев...
Надругомконцестола, где сидел герцог Карл Петр Ульрих,
послышался шум, и епископ Адольф стукнул костяшками пальцев.
-- Неужели опять? -- гортанно выкрикнул он.
К нему подошел камер-юнкер Брюммер.
-- Опять, ваше святейшество, -- отвечал он могучим басом. --
Ваш племянник выпил уже два стакана вина,истоиломнечуть
отвернуться, как он вылакал все мое бургундское.
-- Выставьте его вон! -- распорядился епископ...
ПослеужинаФике случайно проследовала через столовую, где
застала своегоголштинскогокузена.Герцогторопливобегал
вокругстола,которыйещенеуспелиубрать лакеи, и алчно
допивал вино, оставшееся в бокалах гостей. Увидев Фике, мальчик
взял кузину за руку и сильно дернул к себе.
-- Надеюсь, сударыня, -- выговорил он,пошатываясь,--вы
сохранитеблагородство,какиположенопринцессевашего
славного дома, иначе... иначе Брюммер снова задаст мне трепку!
Девочка искренно пожалела пьяного мальчика:
-- Какой жестокий у вас воспитатель, правда?
-- Да, он бьет меня ежедневно. Зато я в отместкуемулуплю
биллиарднымкиемсвоеголакеяилисобаку... Тут, -- сказал
Петр, кривяротигримасничая,--словновсесговорились
уморить меня. Вы не поверите, принцесса, что до обеда я сижу на
кускечерствогохлеба.Ноявырасту, стану знаменитым, как
Валленштейн, и этот Брюммер поплачет у меня, когда я всыплю ему
солдатских шпицрутенов...
Фике, волнуясь, прибежала к комнату матери:
-- Какой гадкий мальчик мой брат!
Узкое лицо матери вытянулось еще больше:
-- Вы не имеете праватакскверноотзыватьсяогерцоге,
головакоторогоимеетправоноситьсразутрикороны--
голштинскую, шведскую и... и даже российскую!
В голосе матери Фике уловила затаенную тоску. Это была тоска
некудышной ангальтинки по чужому земномувеличию,погромким
титулам,посверканиюкорон. Утром, гуляя с герцогомкузеном,
девочка спросила его, какуюизтрехкоронпредпочелбыон
иметь:
-- Вы, конечно, мечтаете о российской?
--Сестрица, -- захохотал мальчик, -- я еще не сошел с ума,
чтобы царствовать в стране дураков, попов и каторжников.Лучше
моей Голштинии нет ничего на свете...
Из Эйтина лошади понесли прямо в Берлин!
Ангальтское семейство безропотно преклонялось перед величием
Пруссии,иматьне могла не навестить короля. Фике запомнила
его резко очерченный силуэт, точный жест, каким онбросилпод
локотьсебебольшуютреуголку.