Небо над городом посветлело. Дождь прошел. На углах улиц маленькими бронированными башнями стояли писсуары. Швейцар исчез, ночь улетучилась.
Начинался день, и толпы торопливых парижан устремлялись к метро, точно к глубокой пропасти, куда бросаешься, чтобы принести себя в жертву
некоему сумрачному божеству.
Женщина порывисто приподнялась на диване. Она не закричала — только приподнялась с легким, приглушенным возгласом, оперлась на локти и
замерла.
— Спокойно, не бойтесь, — сказал Равик. — Это я. Тот самый, кто привел вас сюда несколько часов назад.
Женщина облегченно вздохнула. Равик с трудом мог разглядеть ее. Горящие электрические лампочки и утро, вползавшее в окно, наполняли комнату
желтовато-бледным болезненным светом.
— Я думаю, теперь уже можно погасить, — сказал он и повернул выключатель.
Он снова явственно ощутил, как хмель мягкими ударами отдается у него в голове.
— Хотите позавтракать? — спросил он.
Равик уже забыл о ней, а когда брал внизу ключ, подумал, что она уже ушла. Он охотно избавился бы от нее. Он изрядно выпил — границы сознания
раздвинулись, лязгающая цепь времени распалась, властные и бесстрашные воспоминания и мечты обступили его. Ему хотелось остаться одному.
— Будете пить кофе? — спросил он. — Только его и умеют здесь готовить.
Женщина отрицательно покачала головой. Он вгляделся в нее внимательнее.
— Что-нибудь случилось? Кто-нибудь сюда заходил?
— Нет.
— Но что-то наверняка произошло! Почему вы уставились на меня, как на привидение?
Ее губы болезненно искривились.
— Запах, — проговорила она.
— Запах? — непонимающе повторил Равик. — Ведь водка не пахнет, вишневка и бренди тоже. А сигареты вы и сами курите. Чего тут пугаться?
— Я не о том...
— Так о чем же?
— Это тот же... тот же запах...
— Ах, вот оно что! Вы, наверно, про эфир, — сказал Равик, которого вдруг осенило. — Эфир?
Она кивнула.
— Вас когда-нибудь оперировали?
— Нет... но...
Равик не слушал больше. Он открыл окно.
— Сейчас проветрится. А пока что выкурите сигарету.
Равик прошел в ванную и открыл кран. В зеркале он увидел свое лицо. Несколько часов назад он точно так же стоял здесь. За это время умер
человек. Но что тут особенного? Ежеминутно умирают тысячи людей. Так свидетельствует статистика. В этом тоже нет ничего особенного. Но для того,
кто умирал, его смерть была самым важным, более важным, чем весь земной шар, который неизменно продолжал вращаться.
Равик присел на край ванны и снял туфли. Всегда одно и то же. Немая власть вещей. Тривиальность и пошлая привычка, а вокруг так и мельтешат и
проносятся блуждающие огоньки. Цветущий берег сердца у водоемов любви... Но кем бы ты ни был — поэтом, полубогом или идиотом, все равно, —
каждые несколько часов ты должен спускаться с неба на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы. Романтическая радуга над
рефлексами желез, над пищеварительным урчанием. Органы высшего экстаза заодно организованы для выделения... Какая-то чертовщина! Равик швырнул
туфли в угол. Ненавистная привычка раздеваться! Даже от нее не уйти.