Красотку своей породы только палевого окраса он встретил на прогулке с Хозяйкой. Мать Саши, в отсутствие сына выгуливавшая лабрадора, меняла маршрут в зависимости от обстоятельств. Ходили они тогда где-нибудь в районе больших и малых магазинов, где Татьяна Алексеевна делала покупки. Там-то, в скверике перед старенькой пятиэтажкой он и встретил Долли, сопровождавшую хозяйку, которая оказалась знакомой Татьяны Алексеевны.
Он тогда, будто глупый щенок, забыл о времени. Долли, как и все лабрадоры, казалось, желала осчастливить весь мир одним лишь фактом своего существования и даже (или Лорду показалось?) разделить эту радость с ним, служилым, далёким от сантиментов, псом. Они резвились, бегая взапуски и по кругу, веселя прохожих: словом, были счастливы.
Собачье счастье, как и всё доброе на белом свете, длилось недолго. Скоро Маленького Хозяина выписали и жизнь Лорда вернулась на круги своя: привычная служба, привычная дорога к Храму, привычный маршрут, не пересекавшийся с теми тропками, где гуляла Долли…
…Так о чём же думает Маленький Хозяин? Он всегда, почти всегда молчит, чем-то напоминая старый трофейный колокол, который для звучания нужно долго раскачивать… Раскачала его жизнь, да так, что его молчание слышится так гулко, так тревожно… Бедный, бедный Маленький Хозяин! Жизнь, конечно, штука несправедливая, но…
– Ты знаешь, мне иногда даже легко становится оттого, что я не могу видеть жизнь…
Лабрадор насторожил уши: Хозяин вдруг с ним заговорил!
– Странная она, жизнь. Когда ходил в школу, казалось, вот так, ступенька за ступенькой, буду идти по жизни и обязательно подниматься по этой лестнице: отличником окончу начальную школу, потом – среднюю, ну, а потом – пойду в колледж. Буду заниматься информационными технологиями. Сейчас это передний край… Придумаю что-нибудь замечательное, как Стив Джобс или ребята из «Гугла», стану знаменитым, куплю большой красивый дом. Умный дом, где не нужно самому зажигать свет… Приведу в него Настю… Детские мечты… Пустые бредни… Вот как всё вышло… Что я теперь? Слепец, который глушит в себе силу, желание жить. Бьюсь с собой каждый день. То стараюсь быть сильным, стыжусь своей слабости… То наоборот, пью её, свою слабость, как горькую настойку. Тогда боюсь сам себя, боюсь своих влечений, боюсь желаний: любить девушку, обнимать её, целовать, чувствовать рядом, быть для неё желанным, любимым… И разум мой тогда подсказывает: брось глупые мечтания, несчастный инвалид! В эти минуты я ненавижу себя… К чему мечты о счастье, для чего думать об успехе, кому всё это нужно? Мне?.. Мне… Мне нет! Остаётся только себя ненавидеть за то, что мне некому и нечего дать: ни уставшей от безнадёги матери, ни Насте, которая одна из всех сверстников проявила участие, ни даже Ленке, которая мается со своим несчастным мужем. Мне им нечего отдать, у меня нет ничего. Рано скосила меня жизнь… Я ничего не успел… Мне всё не позволено. Не позволено жить полной жизнью, любить, встречать рассветы с запахом травы, дарить любимой цветы… Почему всё так?
Для чего пытаться улучшать себя, стараться быть лучше, чем ты есть на самом деле? Для чего, если всё это не имеет никакого смысла? Для чего красивая одежда слепому, который не видит её на себе, а только ощущает? Не видит, как на его наряд реагируют люди вокруг?
Не лучше ли пойти другой дорогой: раз и навсегда принизить себя и не задумываться ни о чём? Оставить мысли о том, чтобы улучшать себя, быть примером для других: «Да, он угодил в трудную жизненную ситуацию, но не сдался на милость обстоятельствам»… Для чего?! Всё предопределено, Баба Яга назначена…
Что остаётся? Просто жить? Просто жить… Да, наверное, так… Просто жить… Вот сейчас, здесь, в церковном дворике, слушая пение птиц и звон колоколов…
Утомил я тебя, сынок, чепухой своей? Наверное, утомил…
Лабрадор, склонив голову набок и поводя ушами, не отрывал от Хозяина взгляда. Он редко делится с кем-то своими переживаниями, с чего бы теперь? Бедный, бедный Маленький Хозяин! От него исходил запах страха и отчаяния, для чего себя мучить? Недовольство жизнью, недовольство собой – всё это такое же никчёмное занятие, как псу смотреться в зеркало: не поймёшь, что это за незнакомец глядит на тебя, не лая и не виляя хвостом?
У решётчатых церковных ворот вдруг послышался визг тормозов. Из чёрного Мерседеса выскочили двое бородачей – один повыше, другой пониже – в джинсах и тёмных футболках с бейсбольными битами в руках.
Лорд напрягся, глядя на уверенным быстрым шагом направлявшихся к беседке мужчин.
– Итин гёрюрсен? («Собаку видишь?» – здесь и далее тюрк.), – махнув в сторону Лорда битой, бросил один другому.
– Э-э! Бу ит дёир, лабрадор ды, горхан ды («Это не собака, это лабрадор, они трусишки»), – ответил тот. – Выр башына ве бес салам! («Бей его по башке и все дела!»).
Лорд поднялся и, разматывая поводок из рулетки, сделал несколько шагов вперёд, к входу, загораживая Маленького Хозяина.
– Пачиму денги не платыш, пацан? Твой сеструха нам денги должен! Многа! – крикнул, обходя беседку справа и подбираясь к Маленькому Хозяину, тот, что повыше. – Ты што, такой дэрзкий? Глаза у тебе не видит, а счас самсем инвалыд станиш! Хочиш? – замахнулся он битой.
Лорд, захлёбываясь от лая, резко прыгнул, перемахнув панель беседки, словно барьер, и целя в руку бородачу, схватил её зубами за запястье и прикусил что было силы. От боли и неожиданности тот выронил дубинку и взвыл, отпрянув на несколько шагов. Его напарник, между тем, вбежав в беседку, замахнулся было на слепца. Отпустив высокого, Лорд вновь через панель метнулся в беседку, к «коллеге», и успел перехватить его руку, вцепившись в неё мёртвой хваткой.
– Ай сене!.. («Ах, чтоб тебя!..»), – взвыл тот, выронив биту и пятясь из беседки, с трудом волоча за собой пса. – Рустем, выр буну, дайанма, выр, Рустем! («Рустем, бей его, не стой!»), – заорал он. – Выр башына! Бу ит дёир, шайтан ды! («Бей по башке! Это не пёс, а сам дьявол!»).
Высокий уже молотил пса дубинкой, удары сыпались на поводыря, ломая кости. Лорд упал на пол, скуля от нестерпимой боли и теряя сознание. Удары не прекращались. Поводырь уже не чувствовал их.
На крики Саши из Церкви, вспугнув бородачей, мигом исчезнувших на своём Мерседесе, выбежали несколько прихожан, подоспел и из своей сторожки старичок таджик. Обступив бессильно опустившегося на скамейку паренька, всё ещё не выпускавшего из рук поводка, они с сочувствием смотрели на лежащего в крови тяжело дышавшего пса.
– Чудны дела твои, Господи! Лабрадор вступился за своего хозяина… Ведь эти твари божии мухи не обидят! Чудны дела твои…, – дивился запыхавшийся от бега тучный, средних лет прихожанин.
– Собака тоже, как человек, тоже разный бывают, – покачал головой сторож. -Наверно, помрёт, жить не будет, – сказал он, глядя как тяжело вздымаются бока пса. – Наверно, хороший собака, настоящи друг, верный! – вновь покачал он головой. – Нет, не подимется, наверно…
– Это до чего же это зверьё дошло, коллекторы эти?! – возмутилась старушка с зонтиком от солнца и в круглой соломенной шляпке. -Убивать кого?! Мальчишку- инвалида! И где?! Здесь, возле святой Церкви! Креста на них нет!
– На них не только креста, на них и закона нет! – согласился тучный прихожанин.
– Закон-то, слава богу, как раз уж есть, только не про их честь! Для них Бога нет, а раз так, то всё и позволено! – не согласилась старушка с зонтиком.
– Спас тебе, синок, твой собака, наверно, – сказал, глядя на глотавшего слёзы Сашу, сторож. – Если б не он… А пла-а-хих людей Всевышний покарает! Не надо плакат… Ты тепер… ты долго жить будишь, наверно…
Маленький Хозяин уже ничего не слышал. Поводок, натянутый до предела и изрядно перекрученный, сообщавший ему о том, что видит и чувствует «сынок», молчал.
На церковной колокольне вновь загудел трофейный набат…