Студенты всё время спрашивали его, что бывает потом, после обычной стабилизации. И он каждый раз отвечал им одно и то же. Главное, что он понял – больному может помочь только он сам. Всё в нём, только в нём. И орудие пыток, и средство исцеления – всё в глубине его мрачной отрешённой души. Что запускает механизм разрушения или спасения, никто не знает. Знает, наверно, только самый главный главврач с белой бородой там, за облаками. Но это факт, что существует этот механизм. И рано или поздно он непременно включается, и тогда уж либо смерть, либо выздоровление. И ни врачи, ни общество, никто из реального мира не управляет этим процессом. И уж точно, вены человек режет не из-за кого-то, и это чушь, что чья-то любовь может вдохнуть жизнь в опустевший сосуд. Только сам человек, его рассудок или безрассудство, его душа или его жадная похотливая плоть – только они управляют мечтами и кошмарами, жизнью и смертью. Как сказал один умный человек: «Это всё у тебя в голове, сынок; только в твоей голове!»… Ну или в каком – то там ещё месте, не важно. Важно, что это так и есть, это правда. И нечего показывать пальцами на несчастную любовь, на непонимание окружающих или неудачное стечение обстоятельств – всё это внешнее, сиюминутное, чужое. А самые важные вопросы и ответы – внутри; победа и поражение – всё в самой натуре. Сила и слабость, болезнь и лекарство… по крайней мере, это что касается души и разума. Можете именно это считать психиатрией!
Студенты вежливо улыбались, пока он втирал им эту «бульварную чушь». На любом книжном развале полно брошюрок в дешёвых бумажных переплётах, набитых рассуждениями подобного рода. Тоже мне, учёный; врач, называется! А он понимал, что они не верят его словам. Ну и ладно, кого это волнует? Уж точно ему плевать на их высоколобое, очкастое мнение. Пусть лучше учатся играть в гольф или теннис – самое подходящее дело для психиатров.
Идиоты в белых халатах изучают идиотов в больничных пижамах. Иногда они встречаются вне больничных стен и за невкусным ужином начинают вести идиотские разговоры о политике, о засухе, о положении женщин в Иране, или о том, как выбрать дом в пригороде, о футболе… Мир просто переполнен идиотами при галстуках или в модных туфельках на шпильках! Доктор мрачно усмехался таким мыслям. Приятно считать себя единственным нормальным в этой галактике! Только почему у него самого так тяжело иногда на душе? Может, потому что он и сам, по сути дела, живёт в сумасшедшем доме?
Что ж, вот начался ещё один день в раю! Доктор потянулся к телефону, но тут же отдёрнул руку. Нет, только не с утра! Обрывки давешних мыслей об иранских женщинах, идиотах и теннисе всё ещё вертелись в голове, не давая возможности сосредоточиться. Похоже, надо принимать какую-нибудь дрянь из того, чем он накачивает других, а то в мыслях полный разброд и шатание. И уж точно никакого желания заниматься сейчас Тихоней. Он уже несколько дней откладывал сеанс, и ещё вчера вечером пообещал себе, что прямо с утра возьмётся за Тихоню. Но это требовало особого подхода, а он к этому пока не был готов. Но сегодня – непременно! Тут главное ничего не испортить и не опоздать. Кажется, с этим пациентом всё-таки есть шанс, и доктор его не упустит! Вот только встречаться с Тихоней ему совсем не хотелось, с этим больным было что-то не так. Что он хотел сказать этими дурацкими словами, доктор и сам не знал. У него бывали всякие «типы», он чего только не повидал! Были жертвы диет, был парень, первый раз попробовавший ЛСД – он так и не вышел из этого состояния. Был журналист, допившийся до белой горячки и решивший прокатиться на своей машине по дну озера… Одна пациентка разрубила голову топором самой себе. Он лечил её два года; казалось, ей наконец-то стало лучше. А когда её выписали, она пришла домой и вогнала топор в свой череп. И как только она сумела это сделать?! Доктор пытался себе это представить, но его стошнило. Иногда его действительно мутит от собственной профессии, а теперь вот ещё Тихоня! Другие пациенты сторонились его, словно он их пугал. Персонал то же относился к нему с неприязнью, и это было очень странно. Обычно специалистам и санитарам больные безразличны; медики просто выполняют свою работу, а суровы или добры бывают по необходимости. Да и как можно испытывать чувства к полуживому бревну, или кабачку на грядке? А Тихоня никому не нравился. Доктор тоже чувствовал что – то мрачное, и даже отталкивающее, как будто пятна плесени запачкали эту потерянную душу. Странно! Это всё очень странно. Доктор точно знал, что на каждого человека можно найти диагноз, и всё, что может случиться, давно уже описано в учебниках. Но не этот случай. С Тихоней точно не всё просто. Неделю назад санитарка Зоя попыталась ему это разъяснить.
Эта грубая мужиковатая особа устроила прямо-таки побивание полотенцем непокорных психов, поругалась с двумя другими санитарами и потом полчаса доказывала доктору, что она-то как раз нормальная и хорошо выполняет свою работу, а Док просто не понимает, каково ей приходится!
– Да вы не знаете их, как я знаю! Это они с вами, Док, тихие и послушные, а на самом деле… Вот хотя бы Тихоня. При Вас он нюни распускает, и дышит-то еле – еле, и кормить его надо с ложечки – ну совсем бедненький, несчастненький! А только Вы уйдёте, так он на всех как крыса пялится, и взгляд у него такой злой, гадкий, немигающий – ну точно крыса облезлая!
– Зоя, прекратите это немедленно! Вы говорите гадости и оскорбляете того, кто не может ответить! Не стыдно Вам?!
– А чего мне должно быть стыдно? Я- то нормальная, и ничего плохого не сделала. А этот тип? Кто он, кто-нибудь о нём что-нибудь знает? Да и на счёт «не может ответить!»: тут Вы не правы, Док. Я Вам точно скажу: этот псих запросто ответит, дайте только срок! Ох как ответит!
Вспоминая этот разговор, Док испытал одновременно чувство недоумения и вместе с тем отвращения. И что эта особа имела в виду? Док закурил и попытался в тонкой струйке дыма увидеть какой-нибудь образ, как в проплывающем облаке. Некоторое время он забавлялся этой игрой, и даже смог ненадолго расслабиться. Всё-таки, что это значит? «Он запятнан злом…» Такое чувство, что Тихоня заразный, и никто не хочет об него мараться, словно он проводник чего-то страшного и опасного, чего-то дьявольского! Док закурил ещё одну сигарету – третью подряд. Примерно через час от переизбытка никотина начнёт болеть голова, и он будет жалеть о том, что он не может вкатить себе чего-нибудь из «Списка А». Ну да это сейчас неважно. Важно то, что сказала Зоя, хотя слова, которые крутились в его мозгу, ей не принадлежали. Не могла эта железобетонная корова выдать что – нибудь эдакое: впечатляющее, пронизанное готикой, даже мистикой! Но общий смысл был именно таков; остальное разукрасил и подал себе же на блюде сам Док.
Что, если допустить на мгновение, что те черти зелёные, которых так ловко изгоняют медики из больных заблудших душ и пропитых мозгов, и правда существуют? Что, если пусть не все, но хоть какие-то кошмары действительно реальны? На самом деле, можно ли истолковать желание журналиста – самоубийцы покататься по дну озера типично – фрейдовской идеей, что в детстве бедолага мечтал переспать со своей матерью? Да – да, вот поэтому люди и не хотят водиться с психиатрами. Сто лет подряд всё новые и новые поколения мозговедов дружно повторяют эту ахинею, а ведь их подопытным нужно совсем другое. Кому-то обычное сочувствие, кому-то просто по физиономии настучать, а кто-то должен себе бабёнку подыскать подходящую – живую и горячую! Вот журналист, тот, что наполовину утопленник, к примеру. Можно сколько угодно анализировать его подавленные ощущения, но на деле всё просто. Его жизнь зашла в тупик. Он совершенно одинок и невостребован, классический неудачник. Он очень устал от рутины своей бессмысленной, бесполезной жизни, и не так видел эту жизнь в своих юношеских мечтах: дешёвые скучные статейки о городских новостях, лапша быстрого приготовления, вечно мятая одежда и выпивка в компании самого себя… Нет, не этого он хотел. И вот сбиты дорожные ограждения, вязкий после дождя берег озера; плеск, странное ощущение – вода прибывает… Он даже не успел почувствовать страх смерти. Он был настолько пьян, что до конца не осознал происходящего – разум покинул его. Очнулся он уже в психушке. Дальше – глубокая депрессия, даже апатия. Надолго. Но тут помочь, кажется, всё-таки удалось. Да, он сожалел, что не умер, и в то же время радовался, что выжил. Жизнь по-прежнему не была дорога ему, но и так просто отказаться от неё он уже не хотел. Сейчас ему всё ещё было очень плохо, и этому было простое объяснение: жизнь не удалась, и всё тут. На самом деле это действительно больно. Это знает каждый, хотя бы потому, что однажды испытал это. И нечего тут выдумывать разные теории. Надо просто понять больного, заставить его поверить и в докторов, и в самого себя, и по возможности вылечить. Док усмехнулся: «Вот за это мне и платят!» Ладно, с Самоубийцей всё ясно. Теперь – Тихоня.