Поэтому в тот вечер, когда мама обняла и притянула меня к себе, сжав мою коленку, я призналась, что совершила ту же ошибку, которую совершают многие ее собеседники, – я недооценила ее. Мои братья и сестры знали меня очень хорошо, их партнеры тоже – меня не так уж сложно было понять, – но никто не знал меня лучше мамы. Руби, моя сестра, тоже видела меня насквозь, но ей все еще было далеко до нее. Сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь сравнится с мамой.
– Расскажи мне, что происходит, Ворчун, – попросила она, употребив прозвище, которое дала мне, когда мне было четыре года. – Ты сегодня вечером была такой тихой.
– Мама, я проболтала половину ужина, – сказала я, не отрывая глаз от «Неразгаданных тайн»[7], которые повторяли по телику, и покачала головой. Я не решалась посмотреть ей в глаза, чтобы не выдать свою дилемму.
Она прислонила голову к моей и поставила обычный бокал с красным вином на кофейный столик, после чего почти повисла на мне, словно в надежде, что я удержу ее.
– Да, со своим братом и Джеймсом. Мы едва перекинулись парой слов. Ты даже не рассказала мне про встречу. Думаешь, я не вижу, когда с тобой что-то не так? – обиженным голосом проговорила она, словно обвиняя меня.
Она меня раскусила.
Мама снова сжала мое плечо.
– То, что я ничего не сказала в присутствии Джоджо и Джеймса, не означает, что я ничего не заметила. – Она еще сильнее сжала мое плечо и прошептала, как самый настоящий стремный тип: – Я все знаю.
Я все же фыркнула и посмотрела на нее краешком глаза. Могу поклясться, что за последние пятнадцать лет она не постарела ни на день. Как будто время для нее остановилось. Сохранило ее. Либо она давным-давно затащила в постель джинна, который исполнил ее желание, и теперь она станет бессмертной, либо что-то типа того.
Вытянув ноги, я закинула их на кофейный столик и наморщила нос:
– Ладно, служба психологической помощи.
Она прижалась ко мне сбоку – как делала всегда, когда хотела меня побесить, – а я совсем чуть-чуть отклонилась, чтобы не злить ее.
– Скажи мне, что с тобой происходит? – настойчиво повторила мама прямо мне в ухо. Ее голос звучал обманчиво мягко – и охренительно фальшиво. Я почувствовала дыхание, от которого исходил запах вина. – Я угощу тебя вишней в молочном шоколаде, припрятанной после Дня святого Валентина…
Даже вишня в молочном шоколаде не заставит меня открыть рот. Я еще больше отклонилась от мамы, но она придвинулась ближе и буквально прилипла ко мне, закинув свое бедро на мое.
– Боже мой, дамочка, может, вас прямо сейчас подсоединить к винной капельнице? Ценители по одному твоему дыханию определят, в какой год было разлито это вино.
Не обращая внимания, мама обняла меня еще крепче.
– Чем скорее ты расскажешь мне, тем скорее я оставлю тебя в покое, – попыталась подкупить меня она.
Не в силах удержаться, я фыркнула. Как будто от нее было так легко отделаться.
– Ты сама хоть веришь своим словам?
Она запыхтела и отодвинулась всего на пару сантиметров.
– Давай сделаем передышку и поболтаем. Все равно наступит момент, когда ты расскажешь мне, – заявила она, и это было правдой.
Но…
Просто я пережила столько провалов… мне часто казалось, что год назад я достигла своего предела.
Мама была тем человеком, которого мне хотелось защищать больше всех. Пока я росла, она платила за все самостоятельно, так как мой отец думал, что это пустая трата денег, и постоянно спрашивал: «Разве для Джесмин не найдется других занятий?» – мама обычно включала громкую связь, и моя любопытная задница всегда подслушивала. Когда он навещал нас, мама говорила, что мы не нуждаемся в его поддержке или не хотим ее… даже если это означало, что она постоянно опаздывала с оплатой счетов. Оглядываясь назад, я не понимала, как она умудрялась выкручиваться, как сумела не оставить нас без крыши над головой, оплачивала счета и кормила.
Я не уверена, что сама смогла бы провернуть такое. Но мама сделала для меня все. А я отплатила ей лишь тем, что пару раз «выиграла» второе место.
После перехода во взрослую категорию я не победила ни разу, и никто на самом деле не понимал, почему так происходит. Никто, кроме меня.
Мама заслуживала лучшего, и мне захотелось вернуть ей долг.
– Джесмииииии, – игриво подвывала мама мне в ухо, прижимаясь все сильнее и не обращая внимания на то, что мне это не нравилось. – Просто расскажи мне. Я знаю, ты этого хочешь. Я никому не скажу. Обещаю.
– Нет, – презрительно усмехнулась я, и мама поняла, что со мной такое не пройдет. – И ты – врушка.
– Это я врушка? – имела наглость спросить моя мать, словно искренне верила своему обещанию не проговориться. Я была болтуньей, но от кого же я это унаследовала? От нее.
– Ну не я же обещаю не выдать мой секрет, – настаивала я, кося на нее глазом и пытаясь потянуть время, чтобы обдумать будущие слова и не бросаться с головой в омут.
Стоило ли говорить маме? Она уже догадалась, что я что-то скрываю.
Я поняла, что мама у меня на крючке, когда она шумно вздохнула, признавая, что она такая, какая есть – ужасная, жуткая врушка.
– Хорошо, я скажу только… одному человеку. Договорились?
– Кому?
Она замолчала. Было слишком много людей, которым она обычно все выбалтывала. Ей нужно было выбрать. Господи.
– Бену.
Ее мужу, Номеру четыре. Краешком глаза я могла видеть только ее рыжие волосы, и я понимала, что лучше ситуация уже не станет. Мама не отступит. Тем более теперь, когда я дала ей понять, что знаю о ее намерениях.
Я вздохнула. Сейчас или никогда?
– Только не радуйся…
– О боже, – практически выдохнула она, и я поняла, что уже слишком поздно.
Я закатила глаза и полностью развернулась, чтобы видеть ее лицо.
– Нет, мама. Нет. Пока не радуйся. Я даже не собиралась ничего говорить…
– Расскажи, – прошептала она хриплым голосом, как будто одержимый бесами ребенок из фильма ужасов.
Я моргнула.
– Если пообещаешь никогда больше не говорить таким голосом.
Мама застонала и снова превратилась в свой любимый образ паукообразной обезьяны, душащей меня в объятиях.
– Хорошо. Я обещаю. Рассказывай.
– Я… – Замолчав, я скользнула по ней взглядом, стараясь подбирать слова так, чтобы как можно спокойнее объяснить ей произошедшее. – Ладно. Но не радуйся.
– Я уже сказала, что не буду, – проговорила мама и сама себе не поверила.
– У меня была встреча…
– Я помню. Ты говорила. По поводу чего?
Я вздохнула и бросила на нее взгляд, – заметь мама его, она бы шлепнула меня, но она этого не увидела, и я была благодарна. Непонятно, почему я думала, что смогу скрыть это. Можно было на пальцах одной руки пересчитать мои секреты, о которых мама до сих пор не знала.
– Помнишь тренера Ли?
Она не шевельнулась.
– Да.
– Тренер Ли спросила, не хочу ли я в следующем сезоне стать партнершей Ивана.
Молчание.
Мама ничего не сказала. Ни единого слова. Возможно, это был первый раз, когда она промолчала.
Я качнула плечом, на котором лежала ее голова, осознавая, что она по-прежнему не шевелится и ничего не говорит.
– Я думала, что у меня есть еще несколько лет, пока ты доживешь до того возраста, когда люди засыпают на ходу.
– Надо было оставить тебя в пожарном депо, – бросила мама в ответ, не упустив из сказанного мной ни слова. При этом ее голова не сдвинулась с моего плеча.
Больше она не сказала ничего.
Что, черт возьми, происходит?
– Почему ты молчишь? – Я склонила голову набок, чтобы видеть ее макушку. Я была невысокой, всего метр шестьдесят ростом, но мама была даже ниже, чем метр пятьдесят, – при этом я была почти уверена, что она преувеличивает.
– Я думаю, – ответила она, явно растерянная.
Господи помилуй.
– О чем?
Она по-прежнему сидела неподвижно.
– О твоих словах, Ворчун. Ты огорошила меня, я была не готова. Я думала, ты наконец скажешь, что согласилась на должность тренера в КЛ.
Я скривила лицо, хотя мама не могла видеть меня. Как она узнала о должности тренера? И почему раньше ничего не говорила?