Сборы прошли быстро, и скоро служебный «Уазик» потряхивало на ухабах. Из памяти выплывали речные перекаты, плот натыкался на острые камни, хариус клевал. По обрывистым берегам тянулись заросли девственного леса, пьянил аромат неведомых цветов. Ясное небо ослепляло своим отражением. Как хороши, как свежи… В плечо ткнул кинолог Лешка.
– Ты что, заснул? Смотри, какая свежесть! Каждый день бы выезжать на курорты.
– А, иди ты! – махнул безнадежно рукой. – Настоящей природы не видел.
Машина остановилась сразу за воротами базы. Водитель выдернул ключ зажигания, и, как по сигналу, зазвучала вечная симфония неувядаемой природы. А, пожалуй, он прав. Чем не курорт? Ехать далеко не надо, всего час езды. Слева, в двадцати метрах от въезда, простирается гладь озера, справа нависает крутой каменистый склон, поросший хвойными деревьями. К подножию прилипла деревянная постройка административного корпуса. Казалось, убрать несколько камней из-под основания, и покатится она, и покатится… в озеро.
Остекленная массивная дверь качнулась, выталкивая крупного розовощекого человека в добротном, тщательно отутюженном синем костюме и сверкающих черных туфлях. Темная непокорная прядь закрывала половину левого глаза, придавая ему вид лихого казака. Мужчина одернул полы пиджака и мигом скатился к машине. Он чувствовал себя неуютно в послеполуденную жару и едва заметными телодвижениями пытался отклеиться от плотно прилегающей одежды. Глубоко дышал, фразы вылетали под повышенным давлением – с хрипом.
– Директор, – представился он. – Скремета.
– Рассказывайте.
– Смотрите сами… – неопределенно развел руками.
– Ведите к трупу!
– Какому трупу!? – Дыхание остановилось, задержка грозила взрывом, что и произошло. – Какой труп здесь кругом трупы убивают режут пугают одни сумасшедшие старуху на скорой увезли сердечница дважды направлял телефонограмму а вы труп три убийства а вы труп.
Нервный директор, – про себя заключил Алексин. – Плохо владеет ситуацией, а должен быть покрепче. На вид – лет тридцати, усики а-ля Михалков, слегка толстоватый, но ростом не обижен. Наверное, женщинам нравится. Взгляд темный, ласковый. Мне бы такие данные, а то полный контраст – невысокий, светлый, щуплый. В общем, мальчик с посеребренными висками. В органы внутренних дел записался, благодаря воле и выдержке. С женщинами и вовсе не ладится, хотя им нравится в мужчинах армейская подтянутость и выдержка. Самодисциплина и мешает склонить голову перед женским очарованием. Знали бы, что во мне Тургенев пропадает. Как хороши, как свежи были… Тьфу, сдался этот Тургенев. Итак, три убийства и старушка.
– При чем здесь старушка?
– Как при чем!? Наткнулась на… прогуливалась. У нее такой порядок – вставать с зарей и наслаждаться пробуждением природы. Птички там и всякое… Увидела парня, кровь… очумела. Простите, растерялась. Откуда прыть взялась. – Директор обескуражено пожал плечами. – Примчалась и чуть ли не на всю базу завопила: Убили, убивают! Люди рано ложатся, быстро высыпаются на свежем воздухе. Самые шустрые повыскакивали, кто в чем. Где, говорят, убивают? Она рукой показала и повалилась. Глаза закатила. Ладно, у нас врач толковый. Быстро сообразил, что к чему. Укол, потом скорую вызвал. Сердце, говорит.
– Очень хорошо, – невпопад кивнул Алексин. – Остальные трупы?
– А что остальные… как и полагается, в своем домике почивают. То бишь вечным сном почили.
– Что-то быстро вы на юмор переходите. То безумно таращите глаза – несете околесицу, а теперь в вас Зощенко проснулся.
– Прикажете рыдать… Я только заглянул и сразу вылетел. Там кровищи по колено. Опять следопыты навели. Вокруг дома кровь, у крыльца – тоже. Сами увидите.
Орест Викторович Скремета уже год был директором. Месяц назад достиг христового возраста. Молодая задористость резко отличала его от коллег-директоров. Скрытое честолюбие сквозило не только из карих с поволокой глаз, но, казалось, из всех складок одежды. Модные туфли вызывающе бросали блики на все стороны: мол, смотрите, какие мы, а что выше, то и описанию не поддается. Пижон? Возможно. Коллектив любил его за расторопность, с какой он поправил запущенные дела, благоустроил территорию, вернул престиж туристической базе и помирил двух молодоженов, переваливших пятидесятилетний рубеж. С утра до вечера звучала музыка, и каждый посетитель уносил с собой приятные впечатления о «Лазурной глади» с напевами полюбившихся мелодий. Несмотря на драматичность, последнее событие, интриговало и будоражило людей, добавляя адреналина и обогащая нередко тусклую жизнь. Именно об этом подумал Алексин, а вслух сказал:
– Проводите! И еще… пригласите доктора. Может пригодиться.
Глинобитная дорога витиевато огибает озеро, пересекает редкий лес, упирается в жилую зону. По ее состоянию видно, машины ходят здесь редко. И встречная табличка на покосившемся столбике доходчиво поясняет: Проезд на личном транспорте запрещен! За нарушение штраф 50 руб.
Праздные люди с интересом посматривают на прибывшую группу, не спеша уступают дорогу. Скорее, бульвар, а не дорога. За островком густого леса открывается обширная территория в виде каре с постриженными газонами и спальными корпусами. От уютных деревянных строений по склонам, через проезд, серпантином спускаются мощенные известняком тропинки, пересекающие обширный кустарник с редкими хвойными деревьями, и выходят к озеру.
Корпус №6 занимает крайнее положение в цепочке спальных сооружений с одинаковыми фасадами и террасами в сторону озера. Из каждого домика легко обозреваются побережье с золотистым пляжем под знойным летним солнцем и противоположный берег с налепленными гнездами баз отдыха, санаториев и профилакториев, не имеющих четких контуров из-за дальности расстояния.
Федор работал с фотоаппаратом. Иногда подменял другим – из набедренной сумки. Алексин заметил раздвоенность в интересах фотографа, вопросительно посмотрел на аппаратуру. Тот замялся, сделал вид, что очень увлечен созерцанием домиков. Потом решился.
– Да, иногда подрабатываю на слайдах. Сам понимаешь, природа. Не часто увидишь. А тут… одно другому не мешает. И квалификация повышается.
– Повышается, говоришь? А вообще, как знаешь. Не тебя учить. Только не забывай отражать следствие добрыми иллюстрациями. Домик, чтобы как на картинах кубистов – со всех сторон! Понял?
– Ну, ты даешь! – Федор обиженно пожал плечами, в кармане пиджака мстительно построил фигу.
Домики как домики. Внешне ничем не отличаются. Блокированные. Словно опята, приткнулись друг к другу: который чуть вперед выдается, иной отстает, а в целом – дружная семейка. Кое-где террасы соединяются, что при желании позволяет общаться с соседями, не покидая пределов собственного жилища.
Корпус №6. Под окном сочная трава, чуть примятая и сдобренная приправой в виде бурых пятен на ярких листьях. Такие же вкрапления пестрят на тропинке, огибающей домик и ведущей к входу. Перед крыльцом остановились. Психологический барьер. Алексин должен войти и явиться свидетелем последствий драматических событий. Предварительный разговор с директором усиливает робость, с какой он сверлит взглядом дверь. Что там? Понятно, смерть. За ней история. Вопрос, как войти и посмотреть. Отсюда – определенная версия. Пусть интуитивная, но все-таки…
– Договоримся так… Ты, Федя, собери в пакетики травку с загадочными пятнами. А вы, – он смерил строгим взглядом кинолога и директора базы, – наблюдайте за территорией. Смотрите, где что не так. Очень любознательных людей держите подальше.
Повернул в замке ключ, приоткрыл дверь ровно на столько, чтобы только самому проникнуть внутрь, но не дать сторонним наблюдателям что-либо там разглядеть. Сумрак. Окна плотно зашторены. Спертый запах крови и смерти. Тронул выключатель. Свет ослепил кровавыми брызгами. Задержал дыхание, тяжело выдохнул. К ногам тянется алый ручеек. Всего лишь видимость оживших событий. Жутковато, но работа есть работа. Застывший кадр немого кино. Что произошло? Ответы потом, главное – ничего не упустить. Итак, я вхожу… передо мной справа кухонный уголок. Стол, посуда, четыре стула, недоеденный ужин, пустые бутылки из-под шампанского и водки. Дальше алые брызги сгущаются и материализуются в два подобия человеческих существ.