Следуя логике своего мышления и нравственного выживания, я не мог согласиться также с существующей судебной практикой. Она, эта практика, в большей степени сводится к сохранению видимого равновесия в обществе для сохранения властвующих структур, в своей основе является ханжеской. И Конституция выглядит привлекательной только на бумаге, не может стать панацеей от морального и физического разложения общества.
Я не хотел попусту растрачивать единственную неповторимую жизнь на лживые ценности, не хочу по той же причине лукавить, раскаиваясь в собственных поступках – только бы смягчить наказание. Теперь мне жалеть не о чем. И можно ли считать обостренное чувство справедливости преступлением? Понимаю, моя рукопись, ввиду ее правдивости, становится также обличающим документом против меня, но я не стану изменять своему главному правилу – жить в согласии с самим собой.
– Письмо чудное, никак слезами проливается. Пожил бы с мое, мочился бы не только в жилетку, но и в кроватку.
– Не знаю, что ты называешь этой самой жизнью, но по мне жизнь людей – это состояние души, а не тела. Не знаешь человека – не зарекайся.
– Ну, будет! Почитаем – небось, увидим.
Описывал события, имевшие место, с искренним желанием не повторить прошлых ошибок, найти себя в новом качестве. И вдруг задался вопросом: а мог бы я поступить иначе? К своему ужасу, пришел к выводу, что все время обманывал себя, в оценках ориентируясь на христианские добродетели. Множество совершаемых поступков, далеких от библейских заповедей, и даже от общепринятых стереотипов, являются вынужденными. Невозможно сохранить душевную и духовную чистоту в развращенном обществе. Обществу все равно, изнасиловали проститутку или растоптали душу светлого ангелочка, наказание для всех одинаковое. Оно, это развращенное общество, своими дилетантскими законами спровоцировало меня на самостоятельные действия для защиты себя и светлых душ от осквернения.
– Размечтался!
– Ты о чем? – не поняла женщина, подбрасывая в костер дощечки.
– Каждый день слушаю, как букашки мнят из себя. Не хватает им воображения представить себя под кустом с лопухом в руке или в карикатурной позе в подражание Кама Сутре. Нет, хотят, чтобы все увидели их значимость.
– По какой-то причине рукопись оказалась на свалке. В целости и сохранности, как будто нечаянно обронили.
– Ничего не стоит, поэтому выбросили, – уверенно пояснил мужчина.
– Может, у автора другие представления о ценностях, его интересы, не в пример тебе, направлены на духовную пищу. Он тебе даром предлагает прочесть.
– Чем ты недовольная? Я ничего не имею против. Ночь длинная, подогрев есть. – Мужчина склонился к хозяйственной сумке, выставил бутылку портвейна и продолжил: – Попробуем духовную пищу… Ну вот, наконец-то здравая мысль…
Человечество, приняв за основу своего процветания алчность и безмерное потребление, по существу становится преступным и взращивает преступников. Природа, став объектом для бездумного истребления, не может выполнять защитных функций. Также не существует в мире сил, способных привести общество к необходимой для выживания согласованности. Я, в отличие от большинства обезумевших от жадности людей, не вмешивался в мировую грызню за иллюзорное право на сверхнеобходимые блага. Природные богатства планеты уже изначально предоставлены в достаточном количестве всем людям. В пределах разумного. Недопустимо рабовладение и эгоистичная узурпация всеобщих даров природы.
– Что-то мне все это напоминает, – раздумчиво произносит мужчина, прикуривая свежую сигарету. – Так ведь ничего нового не сказал. У нас всякий неудачник мнит из себя посланца с небес, этакого обличающего и непогрешимого оракула, обделенного и ущемленного в правах.
– Что он такое сказал… не боится умереть за свои убеждения, вон и голову подставил. – Женщина ткнула пальцем в пачку бумаги. – Говорит, охотятся за ним. У нас даже государственные деятели свои преступления и глупости сваливают на узаконенную систему, а здесь обыкновенный человек впрямую указывает на себя.
– Наверно, ты права. Вот он дальше пишет.
Мой друг, если Вам интересно знать, что именно побудило меня опасаться за собственную жизнь, то не сочтите за труд прочитать найденную Вами рукопись до конца. Пусть Вас не смущает литературная неуклюжесть иных фраз. Форма изложения всего лишь отражает специфику окружающих явлений, искажать которых автор не имеет права. Не знаю наверняка, кто за мной охотится, но приманкой могли стать сведения, изложенные мной со скрупулезной точностью. Я не принадлежу к какому-нибудь преступному, или политическому, клану, в своем одиночестве являюсь легкой добычей для представителей всякой власти, не отягощенных нравственными принципами.
Меня разыскивают и непременно устранят физически, но если рукопись попадет в достойные руки, то моя жизнь не прошла напрасно – станет еще одним поводом для морального оздоровления общества, явится примером здравого мышления планетарного значения.
– Предлагаю бросить в огонь, всем будет легче. Уж больно высокопарно, напоминает речь какого-нибудь наивного романтика.
– Ты сам как-то говорил, рукописи не горят, в них – нетленная душа. И, как сказал автор, есть полезный опыт, – неуверенно высказалась женщина.
– Небось, увидим, – усмехнулся мужчина, подставляя угол отсыревшей пачки огненному языку. – Вон как вылизывает, а не загорается – оставляет темные пятна, что-то выжигает. Также расправляется время с историей. Потом начнут сочинять всякую небылицу, чтобы хоть как-то связать концы с концами. Называют ее объективным судом времени, когда уже и очевидцев нет, и возразить некому. И с пепла взять нечего. Не будем изменять общему правилу. Переберем по листочку – до утра подсушим плач безымянного романтика, для растопки сгодится. Как говорится, а ну его в лету! Аминь!
часть первая
I. ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
23 июля 1989 года.
Телефонограмма, полученная в прокуратуре, сообщала: В окрестностях туристической базы обнаружен труп Игоря Моисеевича Шкоды тчк Имеются следы насильственной смерти тчк Прошу выслать следственную группу тчк Директор базы «Лазурная гладь» Скремета тчк.
Следователь Степан Михайлович Алексин – худощавый симпатичный шатен лет сорока, с выбритым до глянца лицом и военной выправкой, тоскливо рассматривал загрубевшие пальцы, похожие на щупальца бывалого спрута. День дежурства совпал с воскресным и первым рабочим днем после отпуска. Преследовали впечатления от плавания с друзьями по северной реке, в которой на каменистых порогах мыльными хлопьями вспенивалась вода, в бурных потоках хариус напрашивался на крючок. Время от времени их длинные мясистые тела шлепались на добротный плот. Неприхотливая коптильня делала свое дело. Дело! Алексин встрепенулся. Ах, как хороши, прекрасны северные ночи! У костра. Почти по Тургеневу. Что ж, узнаем, чем пахнет труп, как его там…
Он указательным пальцем постучал по стакану с остатками холодного чая, желая выгнать оттуда назойливую муху. В ней виделся источник внезапного раздражения. Задумался. Телефонограмма пришла два часа назад. Сейчас двенадцать. Труп обнаружен где-то в семь утра. Время, когда любители утренних моционов, далеко не юные в своих устремлениях, червячками буравят природные ландшафты. И… следы преступления потеряли свежесть, возможно – отсутствуют. Поднял телефонную трубку, оповестил группу о выезде.
– Закусим в дороге! А то как бы нашего приятеля на сувениры не растащили, – шутливо закончил, как ему показалось. – Что? Нет, не надо. Собачку и фотоаппарат. Все!