– Да, – капитулировал я, – это так.
– О-о-о! Браво мне! И кто она?
– Та, о ком я говорил тебе в самолете… две недели назад…
– Стоп! – краска моментально схлынула с лица Кайсы. – Ты говорил, что ее нет в живых!
– Мне так сказали… И я действительно тогда так думал. Но в Москве мне в руки попала газета, где я увидел эту фотографию и дату на ней, – я ткнул пальцем в цифры в правом нижнем углу снимка. – Две недели назад! Стоп-кадр с камеры видеонаблюдения на какой-то железнодорожной платформе. И я уверен, что это она! Кайса, меня обманули, заставили поверить в то, что ее больше нет, но все это время, почти полтора года, она была жива.
– И теперь ты хочешь найти ее?
– Не знаю. Не уверен, что у меня это получится. Но я хочу выяснить, где был сделан этот снимок. Я хочу знать, где она была шестнадцатого сентября в половине четвертого дня. Потом будет видно, что делать дальше.
– М-м-м… Кажется, теперь я понимаю, зачем тебе понадобился Андерс Хольм. Тебе нужные его связи.
– Да. Мне нужен человек, который имел бы выходы на шведские периодические издания, в частности на «Экспрессен», чтобы помочь выяснить, где был сделан снимок для статьи в этом выпуске. И я знаю только одного такого человека – Андерса Хольма.
– Согласна. У него уж точно найдется там кто-нибудь свой. Одного не могу понять, как это тебе сказали, что ее нет в живых? Ты не знал, где она живет, или у тебя не было ее номера телефона, чтобы позвонить?
– В это трудно поверить, но я ничего о ней не знаю… Мы были знакомы всего несколько дней, которые перевернули мою жизнь. А точнее, вывернули ее наизнанку…
– А ты большой оригинал! Не думала, что ты сможешь удивить меня еще чем-то, но у тебя получилось.
– Не смейся… Мне было очень больно, когда я понял, что больше никогда ее не увижу.
– Ладно, проехали. Как ее зовут?
– Элис Бергман.
– Красивое имя, достойное внешности.
– Но это не настоящее ее имя.
– Шутишь?
– Нет. Я не знаю, как ее зовут на самом деле.
– Хорошо. А она сама не могла сообщить тебе о том, что жива?
– Сейчас я думаю, что для нее самой было безопаснее считаться погибшей. В качестве доказательства ее гибели мне дали прочитать статью в газете, где писалось об аварии со смертельным исходом водителя… Этим водителем была она. Сейчас я склоняюсь к версии, что в газете была утка. Статья могла быть сфабрикована. Ведь о том, что за рулем находилась Элис, знал я и еще несколько человек. В том числе и тот, кто сообщил мне о ее гибели…
– Тот, кто сообщил… – как будто передразнила меня Кайса. – Так обычно говорят, когда не хотят называть имя или указывать на конкретного человека. Кто это был?
– Мой отец.
– Что?
– Да, я сказал, что это был мой отец.
– Так. Сейчас ты точно надо мной издеваешься!
– Нет.
– Как твой отец мог сфабриковать статью в шведской газете? Кто он у тебя такой?
– Разведчик…
– Ты, видно, в самом деле за дурочку меня держишь!
– Вовсе нет, Кайса. Просто это очень странная история…
– Если не сказать больше! – Кайса возмущенно выдохнула, фыркнула и отодвинулась от стола. – Значит так, или ты мне рассказываешь абсолютно все, как есть, мы продолжаем завтракать и расходимся друзьями, или ты сейчас же встаешь и валишь отсюда нахрен со своими секретами и любовными перипетиями! Прошу заметить, что в этом случае мы перестаем быть друзьями, и ты мне больше никогда не звонишь, не пишешь и прикладываешь все усилия, чтобы мы даже случайно никогда с тобой не пересекались. Ясно?
Я какое-то время сидел, опустив голову, и, глядя в тарелку с мюслями, к которой так и не притронулся, так же как Кайса к своей. Взвешивал все за и против. С одной стороны, я понимал, что рассказывать ей историю о том, как Анатолий со своим коллегой Юрием Валентиновичем абсолютно нелегально привлекли меня к выполнению своей самодеятельной операции по возвращению утраченных секретных данных, благодаря чему я и познакомился с Элис Бергман, было совершенно неблагоразумно. Я словно снова становился предателем, как в тот раз, когда помог Элис сбежать от людей Юрия Валентиновича. С другой – все секретные материалы давным-давно уничтожены мною прямо на глазах у того же Юрия Валентиновича, так что сейчас я рисковал только одним – потерять друга в лице Кайсы. И я рассказал ей обо всем. Так же, как несколько дней назад рассказал матери.
Результат был такой же. Она сидела, словно ее пришибли чем-то тяжелым. И не удивительно. Потому что поверить в мою историю, достойную стать сюжетом остросюжетного детектива, было не просто. Отец, который в момент отчаяния обратился за помощью к своему сыну, потом мое путешествие под чужим именем на тропический остров и знакомство с прекрасной девушкой, ставшей заложницей трагической случайности – все это было как будто не со мной. Но я все еще помнил наш с ней короткий, но бурный курортный роман, ее гибель, вмешательство конкурирующих англичан с немцами и чехарду последовавших за этим жестоких убийств, завершившуюся тем, что я сам утопил человека. Пусть, он этого трижды заслужил. И если матери я про последнее говорить не стал, то Кайсе почему-то рассказал. Мне казалось, что она поймет. Шведский эпизод той истории, когда Элис впервые для меня воскресла из мертвых, Кайса слушала с открытым ртом и широко открытыми от изумления глазами.
– Теперь понятно, откуда взялся Эрик Хансен, когда мы садились в самолет в Газабуре? – медленно проговорила она, когда я закончил.
– Именно оттуда – из моего прошлого.
– Это просто невероятно, Володья…
– Ну, и как ты думаешь, каково мне было, когда я снова увидел ее живую и здоровую на этой фотографии в газете?
– Не представляю даже. Честно.
В общем, потом мы еще долго разговаривали с Кайсой. Не только обо мне, но и о ней тоже. Ели мюсли и пили кофе. Она рассказывала о том, как жила и чем занималась последние две недели после возвращения из Африки. Оказалось, в аэропортах Кано и Абуджи мы разминулись всего на каких-то пару часов, и вместе пришли к выводу, что так даже лучше, потому что тогда мы оба, наверное, не были готовы к конструктивному диалогу.
В итоге я ушел от нее ближе к полудню. В совершенно ином настроении, чем состояние смутной тревоги, с которым утром садился в такси, покидая свой отель. Прощался я с ней с ощущением внутренней легкости и с уверенностью в том, что все непременно будет хорошо. Кайса тоже немного оттаяла, хоть и старалась всем своим видом показать, что это не так. Но на прощание улыбнулась, пожелала удачи и сказала, чтобы я обращался, если мне вдруг понадобится помощь.
Обратно я возвращался тоже на такси. Но попросил водителя высадить меня на пересечении Хорнсгатан и Рингваген, где на первом этаже дома располагался большой супермаркет. Там я неторопливо прошелся по рядам между стеллажами и набрал полную корзину всякой всячины, не требующей особых условий хранения, потому что в моем крохотном номере не было мини-бара, и так же не спеша побрел в отель. Еще из такси я пару раз попытался дозвониться Андерсу Хольму, но телефон журналиста был выключен. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как возвращаться к себе и ждать, когда его телефон снова окажется включен.
Погруженный в свои мысли, магнитным ключом от номера я отпер замок калитки, пересек брусчатый дворик усадьбы и вошел в узкий холл. Там, как всегда, царил привычный полумрак, добавляющий общему антуражу особую изюминку. Было людно. Кто-то сидел на диванчике под тусклым бра и читал развернутую во всю ширину газету, за которой самого чтеца не было видно. Рядом столпились несколько съезжающих постояльцев со своим багажом, которые ждали, когда услужливый парнишка за конторкой в соседней комнате рассчитает последнего из них.
И я уже собрался пройти мимо по направлению к современному стеклянному лифту, ярко выделявшемуся на фоне грубо отштукатуренной кирпичной кладки, но в целом удачно вписавшемуся в архитектурный ансамбль здания, как вдруг меня словно током прошибли услышанные слова: