И тогда я вспомнил еще кое-кого. Людей, с которыми меня когда-то связывали поначалу только рабочие, а потом не просто приятельские, но, скорее, даже похожие на дружеские отношения. Это была замечательная молодая пара, поженившаяся около полутора лет назад. Ивор и Аника Хедлунд. Мы познакомились еще до того, как я впервые примерил на себя имя и жизнь Эрика Хансена. Они работали в одном из стокгольмских журналов, для которого я несколько раз выполнял заказы, переводя с русского и английского на шведский язык ворох зарубежных статей и документов о новинках автомобильного рынка.
Проблема заключалась в том, что, покидая Стокгольм чуть более года назад, я с ними тоже не попрощался и после этого ни разу им не написал и не позвонил. Впрочем, от них тоже вестей не было. Но это и не удивительно, ведь, вернувшись тогда в Москву, я больше ни разу не пользовался шведской сим-картой и даже не помнил, куда она подевалась. Поэтому дозвониться мне никто из старых знакомых не мог, даже если пытался. А почти все шведские контакты, сохраненные в телефоне, канули в небытие вместе с этим же телефоном, когда его у меня украли к концу первой недели пребывания в Африке. Поэтому контакты Ивора и Аники мне стоило поискать в своей крохотной старой записной книжке в кожаном переплете. Эту книжицу я умудрился истрепать до состояния ветхой рукописи с вываливающимися измятыми и изорванными страницами, но, тем не менее, протащил с собой через нигерийский кошмар.
– Ну, что? – спросила мама, когда я, переступив порог квартиры, принялся стягивать с себя плащ.
Видимо, мое ковыряние ключом в замке ее разбудило, но было видно, что она тоже провела бессонную ночь. Если она и спала, то, скорее всего, урывками. И теперь стояла в накинутом на плечи халате посреди узкого коридора, потирая заспанные глаза.
– Что? – переспросил я, разуваясь, но, не выпуская из рук газету, которую протаскал всю ночь за пазухой.
– Ты говорил с отцом?
– То есть, в том, что я его нашел, у тебя сомнений нет…
– Ох… Он позвонил мне перед вылетом.
– Тогда ты прекрасно знаешь, что мы с ним говорили.
– Да, я знаю.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Потому что я не понимаю, что с тобой происходит, Володя. Ты вернулся из Швеции сам не свой. Словно потерянный… И злой… Говорил, что знать его больше не желаешь. Потом в эту Африку собрался и уехал, поругавшись с ним. Не звонил толком, ничего о себе не рассказывал, как ты там, а теперь снова вернулся на себя не похожим. И снова с отцом поругался…
– Сейчас мы с ним не ругались!
– А что же тогда произошло? Ты в бешенстве был вчера весь вечер и полночи. Сомневаюсь, что вы просто мирно побеседовали…
– Он жаловался тебе на меня?
– Нет. Ты знаешь, что он не умеет жаловаться…
– Правильно! Он не жалуется, он всегда занимает позицию учителя и каждым своим словом долбит, как указкой, по голове. И делает это назидательным тоном, ведь он всегда прав! И тебе наверняка в упрек ставил то, что ты меня не так воспитала. Я прав? Скажи мне! Ну? Разве нет?
– Володя…
– Что он тебе сказал?!
– Он позвонил, сказал, что вылетает через час с небольшим. Сказал, что разговаривал с тобой, и ты был не в себе. Сказал, что, возможно, ты не понимаешь сейчас, что делаешь и все наши с ним слова и уговоры – это пустая трата времени и сил. Но при этом твой отец попросил меня не мешать тебе, что бы ты ни задумал сделать. Пусть наломает дров, пусть набьет шишек, но перебесится и возьмется, наконец, за голову. Вот, что он сказал мне перед тем, как положить трубку.
– Да? Отлично. Вот и не мешай, мама. Просто сделай все, как обычно. Сделай так, как он решил, и все…
– Не мешать чему? Что он имел в виду, Володя?
– Не мешай мне делать то, что я задумал!
– А что ты задумал? Я же ничего не понимаю.
– Уехать. Не мешай мне снова уехать!
– На новую квартиру?
– Нет. Я уже отменил все встречи с риэлторами. Отдельное жилье мне больше не нужно.
– Нет? А куда? Куда ты собираешься опять уехать?
– В Стокгольм, мама. В Швецию.
В ответ мама только удивленно вскинула брови, но ничего не ответила. Лишь проводила меня встревоженным взглядом, когда я прошел мимо и уселся за компьютер в своей комнате. Постояла в дверях, подпирая плечом дверной косяк, пока я включал компьютер и ждал, когда загрузится операционная система, и только потом спросила:
– Позавтракаешь?
– Нет, спасибо. Я чуть позже сварю себе кофе. Иди, поспи, пожалуйста.
И она оставила меня наедине с ожившим экраном и клавиатурой.
А я принялся искать интересующую меня информацию. Во-первых, посетил сайт Шведского визового центра и уточнил перечень документов, необходимых для получения визы. Сразу скачал форму анкеты и заполнил ее.
Потом прикинул, что при самом удачном раскладе я смогу получить все необходимые для выезда из страны документы не раньше, чем через пять дней, то есть в следующую среду, а может быть даже в четверг. Разозлился, но решил не пороть горячку и на всякий случай купил себе билет на единственный прямой утренний рейс в пятницу.
Получится ли у меня провернуть дело с пригласительным письмом, я не знал. Но даже в случае успеха точно не собирался ютиться у кого-то. Поэтому потратил еще немного времени на поиски своего возможного пристанища в шведской столице и спустя сорок минут остановил выбор на трехзвездочном отеле, который представлял собой переоборудованный особняк восемнадцатого века, расположенный в оживленном районе Сёдермальм недалеко от станции метро Зинкенсдамм. Там было все, что мне могло понадобиться: крыша над головой, постель, собственный туалет и душ, включенные в стоимость проживания завтраки, Wi-Fi и парковка на случай, если я решу арендовать автомобиль. Крохотный номер в мансарде, к которым я испытывал необъяснимую слабость, я забронировал на целый месяц.
Когда с покупкой билетов и выбором жилья было покончено, я ненадолго отвлекся, чтобы сварить себе кофе и сделать пару бутербродов. Затем, вернулся за компьютер с кружкой и тарелкой, чтобы в процессе перекуса отыскать адрес и узнать время работы ближайшего отделения банка, обладателем карты которого являлся. Мне повезло – ближайший офис сегодня открывался в десять утра и работал до четырех часов дня.
Следующим этапом моей подготовки был поиск своей записной книжки, которую я нашел в нижнем ящике письменного стола, куда бросил ее по возвращении из Нигерии. Отыскал в ней нужные мне записи и на всякий случай переписал на отдельный листок номера Кайсы Энгстрём и Ивора с Аникой. А вот с номером Андерса Хольма вышла досадная неприятность – несколько страниц, в том числе и та, на которой был накарябан его номер, когда-то размокли от пота или от дождя, и разобрать размытые цифры стало невозможно. Только часть имени и фамилию.
Я, сжав кулаки, выругался, отложил записную книжку на край стола и, несмотря на разницу во времени между Москвой и Стокгольмом, позвонил на домашний номер Ивора и Аники. Там еще было раннее утро – около восьми. Но я помнил, что эти двое были жаворонками, которые всегда, даже по выходным, вставали ни свет ни заря.
– Да… – после нескольких гудков ответил мне в трубку молодой, но замученный женский голос, который тут же был перекрыт громким детским плачем.
– Аника? – переспросил я. – Аника Хедлунд?
– Да… – ответила девушка. – Кто это?
Ребенок продолжал разрываться криком.
– Это Владимир. Помнишь? Переводчик… русский…
– Ого!!! Ничего себе! – словно сбросив с себя оцепенение, с неподдельной радостью воскликнула Аника, заглушая на этот раз голос ребенка. – Владимир! Конечно, помню! Вот так сюрприз! Жаль, Ивора сейчас нет. Вот бы он обрадовался!
– А где он?
– С утра пораньше убежал в редакцию. Им скоро материал в печать сдавать, а у нас на той неделе двое сотрудников уволились – подались в более крупные издания, где и работа престижнее и зарплата повыше. Ну, и я, как ты понял, сейчас им не помощник… дома дел по горло…