Позже, через десять лет, папа спасал меня из дурной кампании, приманившей меня своим хитрым сочувствием («Даже погулять некогда девчонке, всё время только учеба да учеба» – сетовала мама одной из девочек, уже пьющей вино в этой компании вместе с друзьями). Эта компания отличалась вольным поведением, грубостью, курением и тягой к спиртным напиткам, но я этого не знала, они просто поинтересовались, как я живу, и я рассказала, а они были внимательны и даже угостили меня конфетами с лимонадом. Два вечера я провела с ними, рассказывая о себе и слушая истории о них. С моей стороны весь интерес к ним был уже исчерпан.
Когда мои родители узнали от Марии Васильевны, подруги моей бабушки со стороны папы, Елизаветы Орефьевны, о том, с кем я общаюсь, были долгие объяснения. Всеми зоркими дворовыми бабусями моим родителям был предъявлены страшные опасения за мою судьбу, а также иск по отсутствию воспитания. Закончилось всё тем, что с моих родителей компания почти готовых бандитов потребовала выкуп за меня, и тогда «они от меня отстанут». Папа вытянул меня из их капкана, потеряв карьеру и работу, но он сумел объяснить мне, где мир, а где война, где грязь, а где золото, и что является наиболее ценным для человека, что необходимо знать личности с волей закаленной и крепкой, такой, что ни один враг не сможет одолеть. Бусинке, чтобы не смешаться с навозом, нужно иметь внутренний движок, толкающий ее к свету, – и человеку надо иметь внутри поплавок, способный обнаружить в нём течение благородных волн.
КНИЖНЫЙ ЧЕРВЬ И ЕГО ЛИЧИНКА
По ощущениям, полученным в детстве, я распознаю многие реальные признаки окружающего меня мира, к ним добавляются выводы из опыта общения с людьми, и происходят открытия. Вот я восхищалась умом одного товарища, его умением находиться поверх барьеров, – над людьми и их устремлениями и попытками, но увидев его не героем своей жизни, а его взаимодействиями с другими людьми, я поняла, в чем трагедия этой личности.
Это даже не трагедия для него самого, а скорее, трагедии происходят из его общения с людьми, желающими заиметь друга и помощника, положиться на его разум и положение в обществе, а получают кукиш и множество знаков вопроса. Книжный червь вгрызается в науку, перегрызая свои связи с миром людей, прогрызает брешь в душе человека, соприкасающегося с ним идеями или пространством бытия, и заполнят эту брешь своей слизью, пользуясь временем обращенного в его червивую религию. Главным постулатом червя служит беспрекословное подчинение его принципам, минуя свои желания, а возможности свои должны быть обращены исключительно на червивое самолюбие, дабы ублажать его всёзнайство, – всего на свете. Отблеск идеи червя ложится на все его деяния, о ком бы червь ни завел речь, все ниже его самого уровнем и не стоят внимания обгладываемого им субъекта. Дружба в самопожертвовании червю всего, что служит жизненной основой, почвой. А в дружбе важнее не то, насколько умен твой друг, а насколько он порядочен, не станет ли он глумиться с другими людьми над твоими проблемами или недостатками, обрушивая твои мечты в безнадежность.
Мое стремление стать умным человеком привело меня в объятия книжного червя. И никто не мог помочь определить, как сложатся обстоятельства, и тем более предугадать, кем я стану. Предполагалось, что жертвой червя и его начинкой, или вассалом, оседлавшем сущность всезнания и получающим постоянные победы от своей дружбы с книжным червем. Папа не был книжным червем, но он был скорее жертвой других червей, растаптывающих всё вокруг себя, а потому он беспокоился обо мне, стараясь найти для меня золотую середину, но не учитывая то, что я сама в состоянии для себя найти дорогу. Я росла, а в понимании своего отца, я оставалась маленькой девочкой, нуждающейся в его защите и руководстве. Оказалось, что самонадеянность юности стала единственной тропинкой к моему духовному росту. Книжного червя отбросило в сторону движение лопастей моих часовых стрелок, кружащих вокруг судьбы.
Червя отбросило, но его личинка крепко всосалась в мою жизнь, радостными глотками поглощая то, что не принадлежит ей: мое пространство жизни, мои силы, пытается выковырять из меня последнее, что держит меня на земле, приспособить для собственного существования, – устроить свою жизнь на платформе моей жизни. Личинка червя, как ловкий десантник, подлетает ко мне, спускает веревочную лестницу надо мной, быстро перебирая отростками, спускается по своей веревочной лестнице ко мне с целью очередного ограбления моей судьбы и моей жизни. Личинка считает, что она невидима, но я давно разгадала ее тактику действий, и не отвечаю на ее позывы к взаимодействию и не поддаюсь на ее уловки. Хитрая и увертливая, личинка книжного червя не носит предназначения обогащения знаниями, подобно прародителю, она четко знает свою цель, и лазерный прицел ее направлен на потребление и личный комфорт. Личинка взяла себе послушного робота в помощники, отпочковалась от него щитами бессмертия для себя и своего благоденствия, и вся ее жизнедеятельность состоит в придумывании планов очередного моего ограбления. Личинка изучает мои нравы плодотворно, предложила мне мирным путем оставить все свое, предоставив ей в безвременное владение, иногда подсылает своих разведчиков, – таких же десантников на судьбы своих создателей, яростных до потребления и завладения пространством.
Личинки знают цену комфорту, и так многообещающе ластятся улиточными своими присосками к корням древа жизни моей, что я изредка забывая о необходимости сохранять свою безопасность, но не потеряв окончательно бдительность, извлекаю для себя ценные уроки из их поведения. Но поскольку такие уроки могут стать решающим их пунктом действий, – я же не могу контролировать их присосочные интересы, – то приходится вовремя включать принятый ими устав держаться на расстоянии, во избежание возрастания конфликта и деления пространства на до и после извещения о делении на два государства.
Выглядит это, впрочем, вполне обыденно, вот диалог из общения с червем:
– Привет! Как дела?
– Хорошо. А у тебя?
– Да по-разному, но в целом неплохо.
– Чего делаешь?
– Живу. Ты о чем сейчас? О том, что я именно сейчас делаю, в этот момент, или что я делаю в творчестве? Или что я делаю с воспоминаниями о тебе?
– И то и другое. Приехать не могу, расскажи просто.
Вот вредный! Рассказывать ему о себе и своих делах! А с какой стати! Чем помочь хочет – так помог бы, хотя бы картошки взволок на пятый этаж, а что так просто ковырять раны бытия!
Невозможность жить в одном пространстве дает права и способности: право нормального существования раздельно, способности к сопротивлению и личному развитию. Для личинки книжного червя этого достаточно, ибо ее паразитизм достиг необозримых пределов, так что держать режим самообороны – залог победы и биения под ветром флага личного существования, жизни, благоденствия и развития. Не ради борьбы с личинкой я живу, работаю и дышу.
Я эту личинку видела даже на экране узи-аппарата во время ее питания внутри меня, даже с ребенком под сердцем, я и не подозревала, какая карательница моих интересов вылупится из скорлупы моего отчаяния и погружения в науки. Личинка питалась и продолжает выпрастывать щупальца в мою сторону, по привычке надеясь на лазерный прицел своих намерений выжрать из меня жизнь, захватив мою коробочку для сна, сделав ее своей.
Глава 3. ЖИЗНЬ ДО ГАЛАКТИКИ ЛИЧИНОК
Когда человек выполнил свою сверхзадачу, когда он осознал, насколько велико его приобретение – спасенная его судьба, – то желание некоторой благодарности огораживает его забором под электрическими проводами. Этих проводов я и боялась, оттого и редко приходила к отцу, отдаваясь без остатка творчеству, – поэзия не отпускала меня, спасая всякий раз, когда на меня извне надвигались танки самолюбия жителей ближних цивилизаций. Выйти из творческого русла, спуститься на землю из поэтических грёз было немыслимо, – точнее даже было равнозначно смерти. В круг моего общения входили очень немногие люди, по существу единицы, все они и сами были из творческих кругов: среди них были поэты, художники, музыканты, композиторы, актеры.